На веки вечные

Конец марта. Солнце пригревает все щедрее. Днем тает, а ночью снег покрывается панцирем, по которо­му можно ходить не проваливаясь. А то вдруг разы­грается метель, опять все дороги и тропинки перекроет сугробами. И все-таки — весна... Только некогда было наслаждаться ее, хотя и скупой пока, но многообещаю­щей солнечной улыбкой...

Боевые машины бригады выходили из строя по раз­ным причинам: одни — в бою, другие — на маршах. Пре­одолевая лесисто-болотистую местность, покрытую тол­стым слоем снега, танки двигались на малых скоростях, то и дело буксовали. Все это вызывало чрезмерную на­грузку на двигатели, случались поломки ходовой части. А во время эвакуации машин с поля боя выходил из строя и технический состав...

Командир бригады ежедневно требовал у своего помощника по технической части доклада о ходе ре­монта боевой матчасти. И всякий раз — вопрос-напо­минание:

Николай Иванович, заявку на танкового техника послали?

Давно отправил, товарищ подполковник.

Пошлите еще раз. Требуйте, не отступайтесь.

Помпотех посылал еще и еще раз, однако запраши­ваемого специалиста, знающего тридцатьчетверки, все не было.

А в это время воентехник 2 ранга Валентин Владими­рович Шилов, получив назначение в бригаду, с веще­вым мешком за плечами, пешком преодолевал километр за километром, один другого труднее. Миновал уже око­ло семидесяти километров. С утра идти было легко, а днем подтаивало, дороги раскисали. Правда, километ­ров десять проехал на груженной снарядами машине, но она часто и надолго застревала. Решил — пешком надежней.

Шел, ориентируясь на звуки боя. Впереди слышались орудийные выстрелы, пулеметная и автоматная трескот­ня; на горизонте от осветительных ракет не гасло за­рево. Когда уже стемнело, добрался до основательно разрушенного села. Здесь его остановили, потребовали документы.

Мне в Рамушево,— сказал Шилов.

Вы в нем и находитесь,— ответил боец в тело­грейке.

Где дома-то?

Разве не знаете, куда деваются дома, когда по ним война прошагает? Лучше табачком угостили бы.

Шилов достал открытую пачку «Беломора».

Чудно, папиросы курите, словно генерал, а идете пешком, с котомкой за плечами,— улыбнулся боец.

Валентин не стал объяснять, что в Москве, выкроив минутку, заглянул к родителям, и отец из старых запа­сов дал ему пять пачек папирос.

В селе воентехник увидел уцелевшие церковь да не­сколько изб. Его внимание привлекли какие-то снежные холмики, явно не природой созданные. В некоторых из них, как кошачьи глаза в темноте, светились огоньки. Шилов подошел к ближайшему холмику. Это была ма­ленькая землянка. Воентехник постучал в низкую дверь, сбитую из трех-четырех старых горбылей. Женский го­лос ответил:

Войдите.

Шилов, низко склонившись, вошел и, поздоровавшись, осмотрелся. Посередине землянки топилась круглая же­лезная печка, в углу тускло светила керосиновая лампа без стекла. Стоять можно только согнувшись. Справа и слева неширокие нары, покрытые домашним тряпьем. На одних из них под одеялом лежит мальчик. Прими­тивный столик и на нем кое-что из кухонной утвари. На земляном полу, у порога — кусок самотканого ков­рика.

В темноте трудно определить возраст женщины. Го­лос у нее тихий, печальный, но твердый. Мальчик очень худой. Даже при убогом ламповом освещении видно, какое у него землисто-бледное лицо. Сначала посмотрел на Шилова с подозрением, потом с любопытством. Слез с нар, приблизился к вошедшему и погладил звездочку на его шапке-ушанке.

Мам, этот дядя наш, а не фашист,— с радостью оповестил он.

Как тебя звать, малыш? — поинтересовался Шилов.

Иваном.

Стало быть, Ванюша?

Нет, Иван Иванович, а не Ванюша. Я уже большой.

—        Да, да, конечно,— улыбнулся Шилов.

Дяденька, а вы куда — на передовую?

На передовую, Иван Иванович.

Ну, добро,— совсем как взрослый промолвил маль­чик,— гоните подальше фашистов, не надо, чтобы они снова вернулись.

Не беспокойся, Иван Иванович, больше не вер­нутся,— заверил Шилов. И спросил: —  Сколько тебе лет?

В мае будет пять,— ответила за сына мать.— Если, конечно, доживем...

Если доживем... Теперь доживут! Вырастет этот ма­ленький советский гражданин, станет настоящим рус­ским Иваном-богатырем. Он уже знает, что такое вой­на, Он услышал орудийный грохот, двоими глазами ви­дел, как иноземные пришельцы грабили село, мучили жителей. Он видел, как жаркими кострами горели до­ма, в том числе и тот, где он родился, как сражались

и погибали в неравном бою красноармейцы. Он видел, как плакала мать. Он этого никогда не забудет...

На ближнем краю стола лежал треугольник. Шилов наклонился, прочел адрес: Рамушево, Ивановой Марии Ивановне. И обратный: полевая почта... Иванову.

От мужа?

Да, еще прошлогоднее. До прихода немцев полу­чила. Теперь — ни слуху, ни духу. Только и радости, что перечитываем...

Вскипел чайник. Мария Ивановна заварила кипяток какой-то душистой травой. Подала на стол лепешки из смеси жмыха, картофеля и еще чего-то.

Не знаю, как вас звать...

Меня звать Валентином,— сказал Шилов и стал выкладывать из вещевого мешка весь свой запас: сало, сухари, сахар, тушенку.