На веки вечные

Столь необычное приглашение командира бригады было встречено с искренней радостью. Каждый приво­дил в порядок свое обмундирование, обувь. Друг друга придирчиво осматривали.

Точно в назначенное время приехали в штаб брига­ды. Подполковник Агафонов с каждым поздоровался за руку. Пожал руку каждому и комиссар Прованов.

Григорий Васильевич, посмотрите, какие они все, оказывается, молодые. Отмылись так, что на ремонтни­ков не похожи,— шутил комбриг.

Это точно, хоть каждого — во фронтовой ан­самбль,— отвечал комиссар.

Ну, ладно! — спохватился Агафонов.— Кормим со­ловьиную стаю баснями... Прошу всех в дом! Обед готов!

Бойцы вошли в избу, церемонно расселись за боль­шим столом. Что называется, чувствовали себя не в своей тарелке.

А вы не стесняйтесь, не стесняйтесь,— говорил между тем подполковник —Званый обед у комбрига — не самое тяжелое дело на войне. А впрочем — сами ви­новаты: хорошо работали. Нет, отлично работали! Обе­щаю: всех представлю к наградам. Главное— экипажи очень довольны вашей работой. Отремонтированные ва­ми машины в боях не подвели. Молодцы, танковые ле­кари! О вас в батальонах говорят как о великих специа­листах. Ну, чародеи, приятного аппетита!

Бойцы ремонтной службы в восторге. И не потому, что обед царский, тем более, что он никакой не царский, а обычный солдатский, если не считать квашеной де­ревенской качанной капусты да нарезанного ломтями репчатого лука. В восторге они от обстановки, которая так напомнила им мирную жизнь. Чего стоит уже одна такая деталь: «всегда питались из котелка, а теперь — каждому отдельная тарелка!»

Посмотрев на воентехника 2 ранга, комбриг с тепло­той добавил:

Особенно хочу отметить вас, товарищ Шилов. Ре­монтное дело знаете отменно, и что еще важней — лю­дей учите. Механики-водители говорят, что вы машину насквозь видите. Дорожите такой оценкой!

Добрые слова благодарности в адрес ремонтников говорили и комиссар Прованов, майор Тонов... В общем, обед, как выражаются журналисты-международники, прошел в дружественной и сердечной обстановке.

У войны свои законы — законы в большинстве своем неписаные и оттого неумолимо жестокие и суровые. Их диктует сама обстановка, сама фронтовая жизнь, и не подчиняться им нельзя, как нельзя пройти вброд речку и не замочить ног. Вот почему с такой неизбывной ра­достью воспринимают бойцы всякий, даже самый, ка­залось бы, заурядный случай, позволяющий им отклю­читься на минуту-другую от тяжкой военной действи­тельности, дать волю ребячьему восторгу и даже счастью. Это может быть письмо от матери, от жены или невесты. Это может быть жаркая деревенская банька, затеряв­шаяся на краю заснеженного огорода, или задушевная песня под баян в короткую паузу между боями. Или такой вот званый обед у душевного командира, на ка­ком только что побывали ремонтники.

Но на то она и война, что на ней всегда преобладает драматическое, скорбное, даже если речь идет о боевых успехах. Вот два таких события, которые горько пере­живали бойцы бригады и которые произошли почти в одно и то же время.

...С наступлением весенней распутицы и без того раз­битые снарядами и бомбами дороги стали почти непро­ходимыми. К тому же с утра до наступления темноты, особенно в летную погоду, их дотошно контролировала вражеская авиация. Часто нарушалось регулярное снаб­жение частей продовольствием, горючим и боеприпа­сами.

В один из таких дней второй половины апреля коман­дир танкового батальона майор Ложкин приказал механику-водителю Новлянскому:

— Берите трех человек и на газике поезжайте в Ко­былкино за горючим. Сливайте его из поврежденных машин.

Через несколько минут танкисты выехали на этот своеобразный «промысел». Только принялись за дело, как небо наполнилось гулом четырех «юнкерсов».

Аркадий Новлянский в это время зубилом рубил бак поврежденного танка. Услышав пронзительный вой па­дающей бомбы, он камнем упал рядом с гусеницей. В тот же миг страшной силы взрыв потряс Т-34. Новлянского обдало горячим воздухом, огнем обожгло левую руку. Прогремело еще несколько разрывов, и «юнкерсы» скрылись.

Аркадий, ты ранен? — подбежали к механику-во­дителю его спутники.

Не то слово,— со стоном отозвался Новлянский.— Отвоевался я, ребята...

Старшему военфельдшеру батальона Маше Кузнецо­вой, случайно оказавшейся поблизости, ничего не оста­валось иного, как ампутировать кисть механику-водителю и отправить его в госпиталь. Впрочем, ампутация заключалась лишь в том, что Маша перерезала тонкую полоску кожи, на которой болталась перебитая оскол­ком кисть...

С тяжелым сердцем проводили друзья — а их у Новлянского было немало в обоих танковых батальонах —  этого всегда веселого, неунывающего и находчивого ме­ханика-водителя. Знали: больше вряд ли они встретятся...