На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго

…Расчет капитана на стыд наказанных оправдался: ни один из них не прикоснулся к водке; все они чувствовали какую-то неловкость и подавленность и были очень рады, когда им приказали выйти из загородки и когда убрали водку».

31 декабря 1863 года даже был подписан особый высочайший приказ по флоту и Морскому ведомству, запрещавший «матросам и вообще нижним чинам Морского ведомства входить в питейные домы, временные выставки, шинки, корчмы, портерные лавки, ренсковые погреба, кухмистерские заведения, ресторации, кофейные домы и трактирные заведения».

Увольнение на берег очень часто имело и другие цели, кроме как дать команде развеяться. Как писал незадолго до Первой мировой войны по итогам визита в Скандинавию командующий Балтийским флотом адмирал Николай фон Эссен, «команды имели случай увидеть чужие порядки и нравы и убедились, что за границею далеко не так хорошо и свободно, как об этом говорится на родине».

Случалось, что не все списанные на берег матросы возвращались из увольнения на борт. Называли таких «нетчиками». Причины были разные, но чаще всего — тяжелые условия службы.

Например, в мае 1907 года после стоянки бронепалубного крейсера первого ранга «Аврора» в Стокгольме на корабль с берега не вернулись 11 матросов. Было подключено посольство Российской империи в Швеции, однако поиски никаким результатом не увенчались.

На следующий год, в июне 1908 года, крейсер снова пришел в Стокгольм, и снова с берега не вернулись 11 человек. В номере большевистской газеты «Пролетарий» от 11 сентября они объяснили свое бегство жестокостью командира, капитана первого ранга Василия Ферзена[195].

В августе — сентябре 1913 года пять человек сбежало в Копенгагене с эсминцев «Доброволец», «Амурец» и «Москвитянин». После увольнения на берег недосчитались минера Максима Аникина, минного машиниста Михаила Кузовкова, кочегаров Антона Горабурды и Адама Тишецкого, а также сигнальщика Якова Архипова

Впрочем, удалось вернуть сбежавшего в норвежской столице Христиании[196] сигнального унтер-офицера эсминца «Эмир Бухарский» Алексея Шуракова. Унтер бежал с корабля на двухвесельной шлюпке и сумел скрыться от вельбота, направленного в погоню. Не знавший ни слова по-норвежски Шураков был арестован полицией на вокзале, после чего его направили под конвоем на все еще стоявшего в порту «Эмира Бухарского».

Отметим в этой связи, что чаще всего иностранные власти полностью устранялись от поисков беглецов, считая, что это личное дело Российской империи и ее матросов. Что же касается руководства Морского министерства, то оно в свои ежегодные и весьма подробные «всеподданнейшие отчеты» императору сведения о побегах никогда не включало.

Но были и другие причины. До конца XIX века нередким явлением было… похищение матросов иностранными капитанами для использования на своих судах. Тем более что русские моряки отличались неплохой физической подготовкой, а их выносливость к тому времени уже стала легендой.

Механизм данной операции был более чем прост. Специальные «вербовщики» поили матроса до состояния риз, после чего тайно перевозили на свое судно. Расчет был на то, что новичок, проснувшись на чужом корабле в открытом океане, быстро смирится со своей участью.

Но надежды иностранцев оправдывались далеко не всегда. Известно несколько случаев, когда русские матросы, увидев неподалеку другое судно, неожиданно бросались за борт и плыли к нему. Некоторым удавалось сразу же вернуться на свой корабль — наказания в случае доказательства правдивости их истории обычно не следовало.

Вот пример истории с беглецами, приводимый в воспоминаниях офицером парусного фрегата «Аврора» Николаем О’Рурком. На дворе ноябрь 1853 года, фрегат чинится в Портсмуте: