На торный путь

Осаждённые предприняли ответные действия и уже вечером сделали очередную вылазку. Скрытно пройдя вдоль лимана, русские заняли сторожевые посты турок и нанесли внезапный удар по неприятельской позиции, заклепав там сразу шесть пушек. Вдобавок рисковая партия из пятидесяти человек, пользуясь темнотой, незаметно пробралась в турецкий лагерь и стала громить палатки. Взбудораженный лагерь всполошился, турки набежали со всех сторон, и из пятидесяти с этого лихого дела воротились лишь шестеро. В отместку за такую дерзость Али-паша послал две галеры обстреливать редуты, однако пальба по берегу ничего не дала и турки ушли.

Позже подошли с моря уже семь галер и, явно чего-то ожидая, встали у берега против неприятельского лагеря. В то же время турецкие батареи вели непрерывный орудийный обстрел и даже усилили его, но особого вреда осаждённым не нанесли. Одна бомба упала на бастион возле Кристофельских ворот, другая взорвала небольшой склад пороха. Гарнизон крепости тоже вёл ответный огонь и одновременно, в ожидании общего приступа, продолжал укреплять позиции, закончив траверс в большом рву и протянув линию сообщения к Преображенским воротам.

Али-паша приказал начать атаку за два часа до рассвета, открыв сильный ружейный и пушечный огонь по Измайловским воротам. С рассветом тысяч шесть турок яростно бросились в атаку штурмовать редуты, устроенные у моря. Они сумели овладеть ретрашементом, потом захватили редуты и пробились до Каланчи. Обстановка стала угрожающей, и генерал Штофельн выслал на помощь тысячный отряд, который после жаркого боя выбил противника из ретрашемента и гнал турок до самого их лагеря. Смятение во вражеской армии было полное, там началась паника, и беглецов пришлось возвращать назад силой оружия. После этого неудачного штурма турки снова усилили огонь, закидав город бомбами, но гарнизон большого урона не нёс, так как все защитники были на стенах и в редутах.

Едва оправившись после такого афронта, Али-паша решил повторить штурм ещё большими силами, бросив в атаку не только свою пехоту, но и спешенных спаги, предварительно взорвав подведённые под бастион две мины. Однако эти спешно заложенные мины не повредили палисад и даже не нанесли потерь защитникам бастиона. Сразу после взрыва вражеская артиллерия открыла сильный огонь со стороны лимана, а турки произвели там фальшивую атаку, в то время как главный удар наносился ими по Измайловским воротам.

Атака была произведена с такой яростью, что неприятелю удалось преодолеть палисад, после чего у самых ворот начался жестокой бой. Всё шло к тому, что турки смогут прорваться, и тогда выскочивший из общей свалки офицер, опрометью перебежав к палисаду, подскочил к яме, где, ожидая приказа, сидел согнувшийся в три погибели капрал минёрной роты. Наклонившись к нему, офицер, едва переведя дух, севшим от волнения голосом крикнул:

– Давай!

Это значило, что надо пускать в ход последнее средство. Ещё раньше, признав уязвимость Преображенских ворот, генерал Штофельн приказал заложить там мины, и теперь, оценив обстановку, офицер приказал зажечь фитили. Вот только открытого огня у капрала не оказалось, и он остервенело бил по кремню кресалом, пытаясь зажечь не желавший тлеть трут. Поняв, что случилась заминка, офицер сам спрыгнул в яму и, оттолкнув капрала, пальнул из своего пистолета в сосис[48]. От стенки ямы густо пыхнуло дымом, раздалось шипение, а потом, когда огонь ушёл далеко внутрь, со страшным грохотом дважды тряхнуло яму.

Высунувшись из ямы, офицер и капрал увидели кружащиеся в клубах дыма какие-то ошметья, падающие сверху обломки и уцелевших, разбегающихся во все стороны турок. Сразу же, как дым взрыва осел, от других ворот на неприятеля пошло плотное каре, первые шеренги которого густо ощетинились пиками, близко не подпуская к строю размахивающих саблями, бросившихся было навстречу спешенных спаги. Попытка остановить русских провалилась, и ошеломлённые турки, потеряв три бунчука, в очередной раз бежали.

Больше никаких стычек не случилось, а неприятельские батареи почему-то открыли огонь только на следующий день. С верков хорошо было видно, как турки, не прячась, тащат в апроши лестницы и фашины[49], по всей видимости, явно готовясь повторить штурм. Однако сразу после захода солнца стрельба со стороны турок прекратилась, шум в неприятельском лагере помалу стих, и там в разных местах зажглись костры. Дабы разузнать, что происходит, осаждённые выслали поисковую партию, но она вскоре вернулась, и её командир доложил генералу:

– В лагере никого нет, а с верков исчезли пушки.