Все в этих рассуждениях было правильно. Но ни майор, ни репортеры, дремавшие в баре, ни операторы, методично штрихующие все новые и новые квадраты на карте, ни начальство в Бразилиа, ни редакторы газет в Рио-де-Жанейро и Сан-Пауло, постепенно терявшие интерес к судьбе «2068-го», — никто из этой массы людей, прямо или косвенно связанных с операцией «Спасение в сельве», как она была названа газетчиками, не мог знать, что все эти дни по бесконечным притокам Солимоэс спешил в Тефе в утлой лодке рыбак Маноэл Анибал да Силва. Тот самый старик, что выходил из хижины в Пунье в ночь катастрофы. На следующее утро, включив транзистор, он услышал о ней, вспомнил о ночном самолете и решил съездить в Тефе.
— Все равно спички и соль уже подходят к концу, — сказала его жена Терезинья. — И не забудь купить керосину, — добавила она, заворачивая ему в тряпицу маниоковые лепешки.
Маноэл и не предполагал, какую бурю вызовет его появление в тихом поселке. Уже через десять минут после того, как взволнованный Паулиньо сообщил в Манаус все, что удалось выудить из этого старика, было установлено, что ни один из рейсовых самолетов не мог пролетать в тот час над Пуньей. Еще через двадцать минут майор Кардозо уже сидел в кабине выруливавшего на старт «Альбатроса», повергнув в панику дремавших в баре репортеров.
«…Решение лейтенанта оставить место катастрофы и пробиваться через сельву неизвестно куда в поисках спасения никого из нас не обрадовало. Останки самолета все-таки как-то связывали нас с миром. Нам казалось, что бросить их — все равно что тонущему в океане отпустить бревно или доску, за которую он держится. Но никто не стал спорить с лейтенантом. Во-первых, не было сил для этого. Во-вторых, мы знали, что лейтенант лучше нас знаком с правилами и инструкциями спасательной службы.
Поскольку никто из нас не мог идти, мы решили пробираться ползком по течению родника. Может быть, он приведет к какой-нибудь речушке. А речка — это рыба. Хотя кто и как ее сможет ловить?..
Идти должны были четверо: я, сержант Ботельо, Иван де Брито и доктор Фернандес, которого лейтенант назначил старшим нашей группы. Сам лейтенант Велли решил остаться у самолета вместе с Кабралом: он не мог двигаться с самого начала, а Кабрал стал совсем плох за последние три дня. Он уже не говорил, даже руки не мог поднять. Лежал и смотрел вверх. На урубу, которые взлетали и опускались.
Лейтенант назначил наш выход на девятый день. Сборы были недолгими. Мы уложили поудобнее лейтенанта и Кабрала, укрыли их поплотнее и стали прощаться. Все мы понимали, что видим друг друга в последний раз. Но никто этого вслух не сказал. Когда я обнимал лейтенанта, мы услышали, как Кабрал захрипел. Он что-то хотел сказать и не смог. Я наклонился к нему. В глазах парня застыло что-то непонятное. Я наклонился еще ниже и услышал его шепот:
— Тише!
Мы все смолкли.
— Там, — показал он глазами вверх. — Там… Самолет.
Мы замерли, прислушиваясь. Кабрал был прав: сквозь плотную кровлю сельвы проникало чуть слышное гудение мотора.
— Самолет! — закричали все, кто мог кричать.
Брито снова бросился к бесполезному змею, который так и не поднялся над верхушками деревьев. Доктор Фернандес начал крутить ручку динамо у передатчика. На сей раз даже треска не послышалось. Мы плакали, кто-то порывался лезть на дерево высотой с двадцатиэтажный дом. Но шум мотора быстро утих.
— Туман, — тихо сказал лейтенант.
И только тут все мы увидели, что действительно густой туман окутывает стволы деревьев, землю и все вокруг.
— Не заметил, — сказал сержант Ботельо».
Теперь вся спасательная авиация была переброшена в Тефе. Здесь собралось более двух дюжин самолетов и несколько вертолетов «Парасар». Несколько гидросамолетов «Каталина» тяжело плюхнулось в этот же день на тихое озеро Тефе. Никогда еще со времени своего основания в 1688 году поселок этот, именующийся, впрочем, городом, не переживал ничего подобного. В убогой бакалейной лавке, ближайшей к «аэропорту», полугодовые запасы прохладительных напитков, леденцов, вяленой рыбы и сушеного мяса исчезли за несколько часов, несмотря на то что расторопный владелец Себастьян взвинтил цены сначала в полтора, а потом в два раза. Себастьян плакал от счастья и тихо молился, обращаясь к пожелтевшему строгому лику вырезанной из старого журнала Санта-Терезы — покровительницы Тефе, чтобы хоть изредка происходили авиационные катастрофы поблизости.