На самых дальних...

Грибков уже собрался было уходить, но опустил ведро.

— Стоп! — неожиданно сказал он. — Стоп, Федотов! — И решительно шагнул к нему.

Прежде всего, здесь было явное нарушение инструкции: в присутствии сендо Федотов не имел права открывать помещение команды — тот мог переброситься с командой парой слов, а этого уже достаточно, чтобы проинформировать друг друга, передать самое важное. Но даже не эта явная оплошность товарища насторожила Грибкова. Он заметил, с какой неуверенностью сендо отдавал Федотову лекарство — будто колебался — и с каким потом напряжением следил за каждым движением часового.

— Дай-ка сюда! — сказал Грибков и взял из рук Федотова пузырек.

Абэ Тэруо следил за каждым его движением. Грибков чувствовал это затылком — вот когда пригодились уроки старшины Скрабатуна!

— Посмотрим, что это за лекарство. — Грибков нарочито медленно повертел пузырек в руках — тот был темного цвета и не просматривался — и стал отвинчивать крышку.

Сендо кинулся на него сбоку, намереваясь выхватить пузырек из рук. Грибков этого ждал. Он сделал шаг в сторону и перехватил его руку. Японец был слабоват, он даже не сопротивлялся.

— Федотов, успокой «империалиста»! — приказал Грибков опешившему товарищу и занялся пузырьком.

Горлышко у пузырька было широкое, и он мизинцем выковырнул оттуда клочок бумажки — это была записка.

…Земцев еще раз перечитал послание Абэ Тэруо команде: «Держитесь. Дела идут хорошо. Улик у них нет». Записка была нацарапана на клочке бумаги горелой спичкой. Иероглифы на бумаге плясали и были едва разборчивы. Сендо, конечно, волновался. Он сочинял ее в спешке, как только прослышал, что заболел старик.

Земцев встал из-за стола и заходил по комнате. Честно говоря, он волновался. Он даже мог в этом признаться самому себе. Это было то волнение, которое предшествует удаче. Приближались кульминация и развязка. Нервы у всех были на пределе: и у него, и у шкипера, и у хозяина, и у команды. Первыми они не выдержали у Абэ Тэруо. Это хороший симптом.

«А Грибков молодец! Хитер парень, ничего не скажешь, — подумал Земцев. — Это же надо — в пузырьке из-под «такеда»! Крестьянская дотошность его не подвела…»

А записочку он добыл очень даже не простую. Она сказала Земцеву то, что не могла сказать, пожалуй, никому другому. Дело не в том, что он еще раз утвердился в сговоре команды — здесь он нисколько не сомневался, — теперь он знал другое: журнал лова не был уничтожен, он существует, и его надо искать на шхуне. Абэ Тэруо не случайно упомянул об уликах. Если бы их не было вообще, он вряд ли об этом стал писать, учитывая свои ограниченные возможности. Тогда можно было обойтись лишь двумя первыми фразами: «Держитесь. Дела идут хорошо…»

Шум в коридоре отвлек Земцева от размышлений. Дверь жалобно скрипнула на петлях, и в комнату ввалился Заварушкин. В руках его был огромный, видавший виды портфель, в котором доктор носил свой инструмент, а в отдельных случаях и кое-что из съестного — Валера часто питался на ходу, а поесть он любил.

— Ну, где твой больной?

— Одну минуту, доктор. — Земцев крикнул часового и распорядился перевести больного Савада Цунэо в изолятор.

Заварушкин уже разделся и жевал хлеб с вяленой горбушей.

— Извини, Земцев, не могу на голодный желудок смотреть больного. Сегодня у меня завал: женщина рожает… — Заварушкин ел аппетитно, его горбуша тоже выглядела очень аппетитно — розовая, сочная, и Земцев невольно сглотнул слюну: прием приемом, а на простую пищу тянет.

— Дал бы кусочек.

— Бери! — Валера запустил руку в свой бездонный портфель и выгреб оттуда полбуханки хлеба и еще одну рыбину.

— Ты извини, Валера, что не прислал за тобой транспорт: жутко замотался.

— Обижаешь, Дима! Доктор Заварушкин — да не добудет для себя транспорт, где каждый второй в поселке ходит с вырезанным аппендиксом? Ты давай ешь! Рыба дымовского приготовления — люкс-бормоза!

…Заварушкин внимательно осмотрел старика. Простучал его, прослушал. Огромный Валера вертел тщедушного Савада Цунэо во все стороны, и Земцев не в шутку тревожился, как бы тот вдруг не сломался в могучих Валериных руках. А когда Заварушкин снова решил простучать старика, Земцев едва утерпел, чтобы не сказать: «Осторожней, грудь пробьешь».

— Дима, у старика застарелая язва. Могу оперировать. За исход ручаюсь. Все будет люкс-бормоза!

Земцев для убедительности перевел Цунэо предложение Заварушкина, хотя тот и сам понял, о чем идет речь.

— Он спрашивает, что такое люкс-бормоза?

Валера усмехнулся:

— Переведи ему, что это «хорошо» в превосходной степени и вообще морской порядок.

Старик выслушал, благодарственно сложил руки на груди и несколько раз поклонился Заварушкину. Земцев перевел:

— Он благодарит господина доктора, но операция ему не по карману. С язвой прожить дешевле.

— Чудак человек, — сказал Заварушкин. — Я что, требую с него иены?

— Он все понимает. Благодарит. Но бесплатно он не согласен, — снова перевел Земцев.

— Дело хозяйское, — ответил Заварушкин с обидой. — Может, он сомневается?

Старик отрицательно помотал головой и сделал попытку поцеловать у Валеры руку.