На последнем сеансе

В ту ночь был крошечный безлюдный бар. Человека за стойкой звали Морис.

– Кажется, в этой жизни я ничего не смыслю, – признался я ему. – А вы?

Морис тщательно провёл тряпкой поверхность стойки и вдруг рассмеялся:

– А я вроде бы – да. Жизнь похожа вот на это меню.

Я посмотрел на листок, вставленный (просунутый) в целлофановый мешочек.

– Что в нём? – спросил я.

– И всякое, и разное… Всё как в жизни. Что будешь пить?

Я не знал, что мне пить.

Морис ждал.

Я сказал:

– Что-нибудь для восстановления дыхания.

– Тогда стаканчик рома.

– А если для восстановления души?

– Тогда – ещё два стаканчика.

– Рома?

– Именно.

– Тогда, пожалуйста, три стаканчика рома и к ним что-нибудь ещё покрепче.

– Зачем тебе?

– С головой у меня тоже сложности…

– Крепче, чем ром, ничего не бывает.

– Выходит, моей голове ничем не помочь?

Морис развёл руками.

В бар пробрался щенок. Он был весь чёрный, а хвостик белый.

– Бездомный, – сказал о щенке Морис. – По вечерам он заглядывает сюда, чтобы поспать на одном из стульев. Здесь он никому (ему никто) не мешает. Может, тебе?

– Что?

– Тебе он не помешает?

– Нисколько.

Щенок взобрался на один из стульев и, свернувшись калачиком, тут же уснул.

– Он спит совсем немного, а потом уходит.

– Куда?

– Кажется, у него никого нет…

– Выходит, нам по пути.

– Так как, подать ром? – спросил Морис.

– Три стаканчика.

– Ты уверен?

– Три!

После третьего стаканчика в бар вбежало огненное облачко и, накрыв собою Мориса и стойку, потянулось ко мне раскалёнными столбиками щупальцев. Догадавшись, что мне предстоит сгореть или ослепнуть, я зажмурился.

– Подлечился? – убирая за мной пустые стаканчики, спросил Морис.

– Какого чёрта? – отозвался я. – Пива бутылочку!

Морис пожал сиреневыми плечами. Его уши были теперь зелёными, а зубы – оранжевыми.

Пиво в бутылочке празднично пенилось, но пить его я не стал, потому что из пены вдруг вышла Афродита.

– К чёрту! – вырвалось из меня.

Мой выкрик разбудил щенка; жалобно проскулив, он бросился к выходу и, не оглядываясь, побежал вдоль улицы. Я кричал ему вослед:

– Эй, пёсик, подожди! Хоть ты-то меня не покидай!..

В это утро город раскачивался, напоминая собою неудачно изготовленную декорацию; улицы казались кривыми и жёлтыми, изумляя меня видом неестественно повисших в рыжем воздухе домов, а у луны было обморочное лицо.

Подумав о Юдит, я направился к слабо освещённой нише – там стоял ящик мороженого.

– Две штуки, – попросил я. – Пожалуйста, две.

Женщина улыбнулась, переспросила:

– Две?

– Давайте сюда! – Я, кажется, покраснел.

На углу улицы стояла старушка.

– Мадам, примите! – протянул (предложил) я ей мороженое (лишнюю штуку).

Отступив на шаг, старушка сказала:

– Мне не надо.