На последнем рубеже

Моя возлюбленная выросла в малодетной, по крестьянским меркам, семье (5 детей). Однако родители, хлебнувшие горя в коллективизацию, сделали всё, чтобы дочь смогла доучиться вплоть до 10 класса и продолжила учёбу в городе. Девушка вырвалась из замкнутого круга колхоза, училась в Ельце в железнодорожном и одновременно подрабатывала швеёй. Только теперь её родители живут в другом мире — по ту сторону фронта…

Уже на пороге её дома, словно бы прощаясь, я напутствовал Сашу, что теперь она должна получать паек, как жена командира Красной армии. В случае же моей гибели ей положена какая-никакая пенсия.

Девушка словно дёрнулась от удара:

— Не говори глупости! Даже слышать такого не хочу!

— Саша, ну пойми, это война, здесь загадывать, строить планы на будущее…

— А я ничего не строю. Я дождусь тебя, и мы построим всё вместе. Я верю, что ты вернёшься. Я буду за тебя молиться пресвятой Богородице…

Последние слова сказаны с такой тихой нежностью и любовью, что я понимаю: девушка действительно будет истово за меня молиться. И хотя я комсомолец, подал заявку на вступление в партию, мне становится удивительно тепло и спокойно от данного женой обещания.

Может, и правда там есть Кто-то, Кто способен услышать искреннюю молитву чистой души и как-то помочь?

Глава 4

8 декабря 1941 г.

Засосенская часть города.

Спуск к нижнему берегу реки Быстрая Сосна.

Смирнов Алексей, рядовой 654-го стрелкового полка.

Рота залегает метрах в двухстах от реки. Немцы простреливают всё её пространство с высокого берега; первые группы красноармейцев, попытавшихся с ходу прорваться через 100 метров довольно уже крепкого льда, практически в полном составе на льду и остались.

— Пушки! Пушки нужны!!

Без прикрытия артиллерии нам не прорваться, факт. Уже совсем старые, привезённые с Дальнего Востока пушки с деревянными колёсами, воевавшие, по слухам, ещё в русско-японскую, неплохо поддержали нас при штурме Красных казарм. Дивизионные трёхдюймовки раз за разом посылали свои снаряды в сторону огневых точек врага, заставляя замолкать одну за другой. Крепко помогли и орудия отремонтированного бронепоезда, прибывшего с утра на отбитую станцию.

Немцы за казармы держались крепко — считай, готовая крепость с толстенными стенами, которые не возьмут и гаубичные снаряды. Имея значительное количественное преимущество в пулемётах, они долгое время не позволяли нашим даже приблизиться к опорному пункту. Но и когда пушкари под прикрытием огня бронепоезда смогли развернуть свои громоздкие трёхдюймовки, когда задавили большую часть пулемётов, — и тогда фрицы продолжали сражаться яростно и ожесточённо. Каждый этаж приходилось брать с тяжёлым боем и большими потерями с нашей стороны.

Впрочем, правильную тактику боя в замкнутом пространстве мы усвоили крепко. Вначале в каждую комнату, в каждое помещение бросаем как минимум две-три гранаты под прикрытием винтовочных выстрелов; после взрывов туда же врываются бойцы с автоматами, а за ними уже оставшиеся стрелки. Пистолетов-пулемётов, правда, очень мало — и советских ППД, ППШ, и трофейных германских МП-38/40. Поэтому в каждом отделении только один, максимум два бойца с автоматическим оружием, рискующие больше всех.

Я участвовал в жарком штурме казарм, где из-за постоянных взрывов и бьющих вблизи очередей люди на время глохли. Пару раз именно мои гранаты (фабричные елецкие самоделки) летели за угол к фрицам; рискованный момент — ведь враг в любую секунду может выскочить вперёд и застрелить тебя или проткнуть штыком.

К слову, немцы также активно использовали свои гранаты: маленькие и круглые, похожие на гусиное яйцо, и «колотушки» с длинной деревянной ручкой, иногда одетые в сетчатые оборонительные «рубашки». Последние срабатывали с заметной задержкой, их удавалось отпихнуть от себя подальше; некоторые смельчаки умудрялись даже подхватить брошенную гранату и метнуть в ответ.

Один раз бросив сразу две гранаты, немцы бросились в контратаку. Возглавлял их унтер, хладнокровно бьющий короткими очередями и в первые же секунды срезавший нашего автоматчика и ещё одного бойца. Под прикрытием его огня фрицы перебили бы нас в считанные секунды.

Я это отчётливо понял, когда кровь прошитого автоматной очередью товарища брызнула мне на лицо. Всю свою жизнь я почитал себя трусом, и в тот миг я разомкнутой пружиной бросился вперёд не в порыве внезапно обретённой смелости, а ведомый диким, первобытным страхом.