На последнем рубеже

Вот и забор из берёзовых сучьев. Ещё мгновение — и я его перескочу.

Из-за угла дома выскакивают двое фрицев, вооружённых карабинами. Один тут же вскидывает свой маузер; рывком бросаюсь в сторону. Удар пули в вещмешок лишь подстёгивает меня; одним прыжком перемахиваю через невысокую ограду, одновременно выстрелив в сторону врага. Попасть я не имел никаких шансов, но мой выстрел сбил прицел второго противника: его пуля прошла рядом.

Ближний ко мне стрелок споро передёргивает затвор карабина, досылая патрон в ствол, но я одним броском перекрываю разделяющие нас метры. Фриц на мгновение закрыл меня от камрада; прежде чем он успел нажать на спуск, я с силой ударил по карабину стволом «мосинки», сбивая его вниз. Выстрел ударил в землю. Рывок винтовки на себя, и тут же короткий выпад в живот противника; «четырёхгранник» вошёл в человеческую плоть, словно в масло.

Я несколько опешил от того, с какой лёгкостью убил человека в ближнем бою. Но штыковому бою меня учили добросовестно; я не провалился в удар, потеряв застрявшую винтовку в плоти врага.

Прыгаю на колени, пропуская над головой выстрел второго противника, и с лёгкостью выхватываю из чужого тела «четырёхгранник». Крепкий немец бросился на меня, выставив вперёд узкий клинок штык-ножа. Фрицев крепко готовят: удар получился очень тяжелым. Но я успеваю принять его на ствол и, зацепив карабин шейкой крепления штыка, вырываю маузер из рук противника. Сложный, практически фехтовальный приём, что редко получался на учениях, сейчас сработал, словно был отточен до совершенства. Мгновение удивления, смешанного с ужасом на лице врага, — и винтовка по мушку уходит в его живот.

…Ноги и руки трясутся так, словно я крепко выпил. Хотя на личном опыте я не знаю, каково это — быть пьяным. Зато теперь знаю, каково выжить в ближнем бою, когда шансов вчетверо меньше, чем у врага.

Однако времени прийти в себя и полностью справиться с внезапно накатившим приступом слабости у меня нет. Трясущимися крупной дрожью руками пытаюсь вырвать винтовку из пробитого живота немца; не получается. Тогда я отпускаю её и достаю из-за пояса трофейный пистолет, а в левой стискиваю последнюю уцелевшую самоделку-лимонку.

Счёт идёт на мгновения.

Прохожу через калитку во двор, из которого выскочили немцы, прижимаюсь к торцу очередного сарая. Выстрелы стучат совсем рядом, отчётливо слышна короткая ругань на немецком. Языка я не знаю, но то, что они именно бранятся, понимаю как-то сразу.

Выглядываю за угол. Двое немцев ведут огонь из карабинов, прикрываясь изгородью, дверь в дом открыта.

Пора.

Ощущение времени вдруг теряется. В каждую секунду помещается как будто бесконечное количество времени; я вижу всё предельно отчётливо, может, так, как никогда раньше не видел…

Выскакиваю за угол. Первому стрелку пуля летит в спину. Фриц, выгнувшись, валится назад. Второй, в беззвучном крике раззявив рот, поворачивается ко мне. Невероятно, просто мучительно медленно. Не успевает. Одна пуля в живот, вторая — прямёхонько в лоб.

И откуда такая точность?

Поворачиваюсь к расположенному с торца входу в дом. В проёме появляется немец; дважды тяну за спуск. Противник пропадает.

Бегу к двери, дёргая чеку из гранаты. Боком врезаюсь в деревянную стенку и закидываю в раскрытый проём самоделку. Мгновение спустя туда же бросаю «колотушку».

Два глухих взрыва ухают с перерывом в три секунды. Раскручиваю колпачок второй «колотушки» и дёргаю за выпавший шарик, оборвав нить. Из раскрытой ручки повалил дым — загорелся запал гранаты.

На этот раз я на мгновение высовываюсь в проём, чтобы посмотреть, куда бросить «колотушку». Ещё через секунду она летит вглубь дома.

Взрыв следует через пять секунд. Покрепче сжав пистолет в запотевшей руке (сколько там патронов-то осталось? два, три?), врываюсь в дом.

У фронтальных окон лежат трое фрицев. Эти не шевелятся. Прислонившись к стенке, выглядываю в соседнюю комнату. Вспышка пламени от глиняной печи — и веер свинцовых пуль с силой бьют по дереву, за которым я укрылся.

Выхватываю последнюю гранату. Но трясущиеся руки никак не могут совладать с ручкой. Из комнаты раздаются быстрые шаги.

Бросаю гранату внутрь и рывком смещаюсь по стенке влево. Фриц вылетает из проёма. Дважды жму на спуск, но вспышка пламени ослепляет меня; тяжёлый удар в грудь опрокидывает к стенке.

…— Ромка, держись! Давай братец, не засыпай!

Такие родные сейчас сослуживцы безжалостно ворошат меня, бинтуя грудь. Каждое их касание приносит невыносимую боль; пытаюсь поглубже вздохнуть — и тут же из раскрытого рта вылетает сгусток крови. Только теперь я слышу, с каким хрипом дышу, как в груди что-то булькает при каждом вздохе.

Отбегался…

С трудом разомкнув губы, всё-таки спрашиваю:

— Как мы?

— Бьёмся, но немцев крепко потеснили! Ты молодец, на нашем участке уже до следующей улицы дошли, возьмём Олыпанец! Ты только держись, командир…

Район Аргамаченской слободы (северо-восточная часть г. Ельца).