На последнем рубеже

В коридоре, ведущем из храмового предела на улицу, справа открыта дверь. Влетаем в неё вместе с бойцами. Узкий угловой проход, тянущаяся наверх лестница. Впереди иду я, изготовив пулемёт к бою. Если нам действительно повезло, фрицев на колокольне больше не осталось — Владимирская церковь находится у них фактически в тылу, потому и расчёт покинул колокольню. Но кто его знает, может, наверху остался артиллерийский корректировщик или кто-то ещё?

Нет. Каменный шатёр на выходе пуст.

Поднимаемся на два пролёта вверх. А вот и позиция немецкого расчёта — стрелянные гильзы, окурки, вскрытые цинки из-под патронных лент. Есть ещё несколько полных — видимо, хотели забрать в две ходки. Но ничего, голубчики, это вы нам оставили; за Ваську я уже поквитался, сейчас буду бить вас впрок…

— Женя, давай, помогай нашим, держи подходы сверху.

— Есть!

— Артём, готовься, будешь ленты подавать и придерживать их во время стрельбы.

Оп-па! По дороге от моста к Собору немцы тянут в горку две лёгкие противотанковые пушки. Что калибр у них мелкий, то не беда — стреляют, сволочи, метко. Если они перевалят через гребень холма, дело у наших будет швах… Справа бьёт первый винтовочный выстрел.

Быстрее устанавливаю пулемёт на станок. Настройка оптики у МГ-34 — дело весьма муторное, так что я доверился значениям, выставленным фрицами.

— Готов? — это я своему второму номеру.

— Да!

Огонь.

Первая очередь уверенно утыкается в спину наводчика, упирающегося в щиток пушки слева от панорамы. Тяжёлый удар бросает его тело вперёд. Вторая прошивает артиллериста, придерживающего левую станину. Уж не знаю, замковый ли это был или заряжающий, но кровь из прострелянной головы ударила фонтаном.

Оставшиеся пушкари повели себя по-разному. Те, чьи камрады погибли за несколько коротких мгновений, просто залегли. А вот расчёт второго орудия попробовал его оперативно развернуть. Смело, но глупо: одна длинная очередь свалила сразу двух бойцов в момент разворота — они оказались буквально на одной линии. Следующая срезала не успевшего залечь бойца.

…А внизу набирает обороты схватка за первые этажи храма и выход к колокольне. С обеих сторон бьют частые винтовочные выстрелы, рвутся гранаты. Но, судя по всему, наши пока успешно держатся; помочь им, увы, я сейчас ничем не могу.

Безнаказанного расстрела батареи фрицы не стерпели. По колокольне открыли огонь из винтовок и пулемётов, но пока у меня ещё есть преимущество…

Жёлтые светлячки трассеров, устремившиеся ко мне от Покровского храма, — вот что я успел засечь перед тем, как почувствовал короткую, острую вспышку боли рядом с шеей и тяжёлый удар каменного пола о спину.

Что-то горячее разливается под спиной. Открываю глаза. Это кровь, смешанная с мозгами из раскроенного черепа Артёма. Его тело лежит рядом; на рану невозможно смотреть. Жестокий спазм в животе — и меня рвёт остатками завтрака.

Откашлявшись, пытаюсь встать. Толчок острой боли в плече бросают на пол. По стенке ко мне подползает Женька:

— На-ка, хлебни, шнапс трофейный. Полегчает.

Вцепившись зубами в горлышко фляги, делаю глубокий глоток. С непривычки снова выворачивает, но вроде полегчало. Делаю ещё один, уже не такой большой.

— Сейчас перевяжу.

Товарищ аккуратно накладывает бинт, предварительно смочив его шнапсом.

— Женя… Надо заткнуть их.

— Хорошо бы. Да только метко бьют, сволочи. Еле успел укрыться.

— Сейчас… Накажем их, поквитаемся. Попробуй найти в цинке ленту с бронебойными и бронебойно-трассирующими пулями. У них красный ободок, а у трассеров ещё чёрный носик. Трассирующих штук 50, чтобы хорошо прицелиться, остальные 200 — бронебойных. Они могут достать их и за перегородкой. И подвинь мне ящик, помогу.

За пару минут находим искомые патроны и сшиваем ленту. Мельком смотрю на часы: 14:38. Прошло меньше полутора часов. Снизу по-прежнему бьют частые выстрелы.

— Готов?

— Да!

— Давай!!!

Рывком поднимаюсь, меняю ленту, встаю к станку. Счёт идёт на мгновения…

Пока молчат, кажись, зевнули.

— Получите, твари!

Тяну рычаг спуска на себя; жёлтые светлячки трасов летят в сторону Покровской колокольни.

Первая очередь бьёт чуть ниже цели. Немцы опомнились, открывают ответный огонь. И он снова находят цель — левую руку словно пронзают раскалённым прутом; боль пронзает сознание.

С животным криком, обезумев от боли, я начинаю класть пули по вспышкам вражеского пулемёта. И в этот раз очередь уходит ровно под срез проёма, туда, где только что плясало пламя на раструбе фашистского МГ!

— Есть!

Вражеский огонь обрывается.

Моё внимание привлекают послышавшиеся снизу дикие крики, мат, пистолетные выстрелы. Кажется, немцы уже в храме. Но наши всё ещё держатся. Гибнут, но держатся…

Опускаю взгляд на дорогу. Слишком поздно…

Где-то впереди раздаётся раскатистое «УРРРА-А-А!». Краем сознания я понимаю, что наши пошли в контратаку. Но мой взгляд приковал к себе ствол противотанкового орудия, развёрнутого расчётом к Владимирскому храму. Мгновение спустя он исторг первый снаряд…

Будто кто-то огромный ударил гигантским молотом по нижнему этажу колокольни. Но этот удар встряхнул Фролова.