На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД

Вопрос: Отвечая на вопрос о практической контрреволюционной деятельности вашей организации, вы сказали не всё. Показаниями одного из арестованных нами участников организации установлено, что ваша организация стояла на позициях террористической борьбы с советской властью.

Ответ: Это верно, я не хотел это скрывать от следствия. Правда, никогда никаких конкретных планов совершений террористических актов мы не разрабатывали, но в своей контрреволюционной пропаганде мы призывали к террору.

Впервые вопрос о террористической борьбе с ВКП(б) и советской властью лично передо мною был поставлен в 1930 году Кибальчичем, который в одной из бесед прямо заявил, что выход из создавшегося в стране положения он видит в смене руководства страной любыми средствами, вплоть до террора, «хотя о нем надо говорить обиняками». Позднее он информировал меня, что троцкистская организация стоит на террористических позициях в борьбе с ВКП(б).

В нашей объединенной организации вопрос о терроре впервые возник при обсуждении интервью, данного Сталиным немецкому журналисту Эмилию Людвигу. В квартире у Тагер в тот вечер собрались Ник. Чуковский, Спасский, Куклин, Берзин, Стенич и я. Разговор зашел об интервью, опубликованном за несколько дней до этого. Я не помню точно ответа Сталина на вопрос, заданный ему журналистом насчет мер охраны его личной безопасности, но именно в связи с ответом заговорили о терроре. Я высказывался в том смысле, что если бы покушение удалось, то, как бы ни расценивалась роль личности в истории, смерть Сталина вызвала бы большое смятение и расстройство в рядах партии. Все присутствующие поддержали меня.

Призывом к террору были и стихи Мандельштама, направленные против Сталина, а также и те аналогии, которые я проводил, сравнивая наши годы с 1793 годом и Сталина с Робеспьером.

В1937 году у меня дома собрались Тихонов, Табидзе, Стенич, Юркун, Л. Эренбург и я. За столом заговорили об арестах, о высылках из Ленинграда. Тициан Табидзе сообщил об аресте Петра Агниашвили, зам. председателя ЦИК Грузии, близко связанного с Табидзе. Далее разговор перешел к аресту Мандельштама, которого Табидзе также хорошо знал. Тихонов сообщил, что Мандельштам должен скоро вернуться из ссылки, так как заканчивается срок, на который он был осужден.

Писатель Юрий Юркун. Фотография 1920-х годов

В связи с этим зашел разговор об арестах среди интеллигенции. Присутствующий Юркун в очень резких контрреволюционных тонах стал высказываться против Сталина, заявляя, что Сталин – это Иоанн Грозный.

– Ну нет, – возражал я, – все это гораздо сложнее. Наш НКВД – это суд времен террора. Чекисты – это те судьи, которых так прекрасно изобразил Франс в романе «Боги жаждут», слепые, уверенные в своем высоком призвании. И между нашими большими процессами и процессами времен террора много общего: и сегодня, как это делали в то время, искусственно сближают людей, иногда между собой даже незнакомых и встречающих друг друга впервые на суде. Насчет Сталина – тоже неверно. Не Грозный он, а Робеспьер. С одной стороны, забота о человеке, любовь к детям, с другой – органы НКВД, расстрелы, ссылки. И то и другое – плод искреннего убеждения, но я не сомневаюсь и в искренности Робеспьера. Однако история ему этого не простила.

Эта моя реплика имела один смысл – призыв террору.

(Допрос прерывается).

Примечания от публикатора

Опубликованный «ключевой» протокол допроса Б.К. Лившица являлся показательным образчиком фальсификации следственного дела, которое осуществлялось чекистами в годы сталинщины. Механизм фальсификации был вкратце описан публикатором во вступительной заметке. При составлении «ключевого» протокола следователями использовались как тайные донесения (агентов, сексотов), так и первичные показания самого арестованного. Подготовленный таким образом проект «ключевого» протокола тщательно корректировался руководящим составом Управления НКВД, подгоняясь под искусственную схему следствия, после чего арестованный, морально сломленный уговорами, угрозами и/или мерами физического воздействия, подписывал его. Термин «корректировка» широко употреблялся тогдашними чекистами и фактически обозначал фальсификацию показаний. С помощью такой «корректировки» фальсифицированные показания обретали зловещее «преступное» содержание при определенной видимости соответствия действительности. Именно поэтому так трудно установить в них истину, отделить, что называется, зерна от плевел.