Наряду с агитацией в печати, агитацией, которую поневоле приходилось проводить в более или менее скрытой форме, мы вели более открытую контрреволюционную устную агитацию. Перед открытием всесоюзного съезда распространяли слухи, что Горький съезд не откроет, так как находится не в чести.
Контрреволюционной оценке и осуждению подвергались все значительные политические события. Так, например, в период утверждения конституции VIII Чрезвычайным Съездом Советов я, давая оценку этому политическому событию, клеветнически утверждал, что «Конституция – это искусно и ловко составленный Сталиным и его подручными документ», который является лучшим образцом политического очковтирательства. Настоящей демократии и политической свободы у нас не может быть. Я заявлял: «Это все только красивые фразы, пока у власти стоят большевики».
Аналогичная контрреволюционная оценка давалась мною и обоим троцкистско-зиновьевским процессам. Я утверждал, что якобы «уничтожили людей, которые стремились освободить русское общество, русскую интеллигенцию от железного гнета сталинского самодержавия (далее зачеркнуто: «что память этих людей для меня дорога и священна. Они мои братья по борьбе с тиранами». –
Мои высказывания по другим вопросам носили аналогичный характер. Контрреволюционные высказывания других участников организации ничем не отличались от моих.
Наша контрреволюционная организация вела также специальную работу по подготовке новых контрреволюционных кадров. Эта работа проводилась нами по трем линиям:
а) Через университет, руководимый троцкистом Майзелем, который играл роль рассадника враждебных идей, где на корню обрабатывались будущие писатели в контрреволюционном направлении.
В лекциях участники организации Берзин и Николай Чуковский из современной литературы выхолащивали ее социалистическую целенаправленность. Вульгарным социологизмом, сознательным упрощенчеством подменяли подлинный марксистский анализ.
б) Через «студию» участника организации Крайского. Поэтическая молодежь, воспитывавшаяся в студии, являлась особо благодарным материалом для идеологически враждебного воздействия. Культ Гумилёва, Мандельштама, Ахматовой, Пастернака, прочно держащийся в ленинградской поэтической среде, немало способствовал обработке молодого литературного поколения в контрреволюционном духе.
Студия воспитала ряд авторов контрреволюционных произведений, в частности Калитина, Дагаева.
в) Контрреволюционная обработка молодежи на дому довольно широко проводилась Тихоновым, к которому, по его словам, ходит много молодежи. Тихонов систематически в контрреволюционном направлении обрабатывал начинающих поэтов.
Ко мне тоже ходили молодые писатели Дмитроченко, Мамин. Я также политически обрабатывал их, воспитывая в них ненависть к советской власти.
Дмитроченко, передавая мне ложные слухи о голоде на Украине, так же как и я, делал из них выводы определенного порядка, направленные против политики партии в вопросах сельского хозяйства.
Посещавший меня Мамин нередко в беседах со мной резко высказывался против А.М. Горького, говоря, что напрасно из плохого писателя делают нечто вроде иконы, запрещая всякую критику, свободную от предубеждений.
Не помню по какому поводу он высказал мысль, что условия для творческой работы у нас на редкость тяжелые. Его суждения о возможности развития братских национальных литератур носили явно выраженную расистскую окраску.
Вопрос: Вы показали, что связь с троцкистским центром в Париже вами осуществлялась через Л. Эренбург. А еще через кого вы были в связи с троцкистским центром?
Ответ: Перед отъездом Л. Эренбург (в конце 1935 – начале 1936 года) я и Тихонов договорились, что в случае приезда из-за границы лиц, которым она даст поручения к нам по контрреволюционной работе, они должны связаться с нами по паролю. Таким паролем должны служить фраза «Привет от Любови Михайловны» и заграничный галстук, который то же лицо должно вручить.
Осенью 1935 года в Ленинград приезжала корреспондент газеты «Юманите» Жанна Симон с указанным выше паролем. Во время встречи с ней в «Астории» я информировал ее о той работе, которая проводилась нашей (объединенной) организацией среди писателей как в Ленинграде, так и в Грузии, работе, о которой я уже подробно показал выше.
Жанна Симон, в свою очередь, передала мне указание троцкистского центра о необходимости большего конспирирования нашей деятельности, ухода в подполье, в целях сохранения кадров.
А самое главное – в случае провала организации скрыть о блоке троцкистов с правыми. Она говорила, что нужно проинструктировать всех участников организации так, чтобы они в случае ареста не выдавали бы остальных участников организации, а давали бы в крайнем случае показания о себе как об одиночках.
Из Ленинграда Жанна Симон уехала в Москву, с кем она там встречалась, я не знаю.