На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД

Много вин. Их в погребах избыток.
Хватит справить смерть и торжество.
Неужели кровь такой напиток,
Что нельзя отвыкнуть от него?

Аркадий Бухов, 1917 г.

Пётр Мелюхов родом из деревни Велени Петербургской губернии. Отец его, Иван Матвеевич, крестьянин был справный, трудолюбивый: имел две лошади, три коровы, большой кус земли. Помер он в начале русско-германской войны, а следом и матушка, Домна Егоровна, не вынесши вековечной разлуки с мужем, преставилась. На ее похороны приехала из Питера бабка, обретавшаяся там в прислужницах у какой-то графини, поплакала на могилке дочери, погладила Петьку по голове, внучек Катьку и Зинку обняла: «Сиротиночки вы мои!»

Детство Петькино прошло в заботах и трудах по дому, под оханья и причитанья бабки, впрягшейся в семейный воз. Старшие братья – Василий и Алексей – который уж год воевали и никак не могли закончить войну: воткнуть штык в землю, объездить мерина, бросить из лукошка зерно. Дядька же, хлебнувший германского плена, работник был никудышный, с выбитой душой, частенько попивал самогон, хрипел до невозможности длинные тоскливые песни и в конце концов помер где-то под забором.

Бабка внучонка своего любила, жалела. Наслушавшись мудреных разговоров в графской лакейской и наглядевшись на образованных господ, вздыхала: «Ученье – свет, а без ученья – одни мученья». И по зимам гоняла Петьку в начальную школу – малехонько подучиться.

Когда Василий и Алексей, возвратившись наконец из Красной армии, наладили хозяйство, бабка настояла на полном Петрушином обучении, прогрессивно полагая, что цифирным частоколом можно от лиха отгородиться, а химическим зельем – душу спасти. В районной школе «Красный Октябрь» Петька окончательно просветился, нахватался всяких революционных фраз и политически подковался: в деревне Велени выпускник тотчас организовал комсомолию и заделался бойким лудонским сельсоветчиком. Видать, суровые братья пустозвонства в избе не потерпели и показали шибко ученому, в какой точке четырехугольника находится Бог, а в какой – порог. И он навострился в Питер.

Разгребая мусор во дворе Мечниковской больницы и таская помои, Петька все больше о жизни задумывался и тяготел к наукам: занимался в Коммунистическом вузе имени товарища Сталина, на вечерних курсах Института красной профессуры, а потом – на историческом факультете Ленинградского университета. Была у него серьезная задумка – историю познать. Читал разные ученые труды и в уме прикидывал: ежели прошлая жизнь такая интересная, отчего нынешняя скучновата? На чем основывал свой вывод? Свой вывод основывал на том, что в Мечниковской больнице значительных событий за последнее время не происходило.

Деревня Велени. Современная фотография

Двор больницы имени Мечникова. Фотография 1930-х годов

Ход его размышлений был неожиданно прерван вызовом в партийный комитет: Петьку рекрутировали в железные батальоны Чека. Он отнекивался, но ему сказали, что так решила Партия. А Партия в целом казалась нашему герою не чем-то тутошним и обыденным, но почти заоблачным и божественным: ее очередное решение действовало на душу магически и почиталось, как Закон Божий.

Стал Петька штопором. Штопорами в лихие тридцатые годы начинающих сотрудников НКВД кликали. Еще вчера, как и Мелюхов, это были молодые работяги – жили в тесных общагах и коммуналках, вкалывали на заводах, пили после смены пиво, шагали с красными транспарантами в праздники и лукаво не мудрствовали. Теперь же вместо транспарантов им карающие мечи революции вручили – рубить направо и налево, куда Партия покажет.

В Дорожно-транспортном отделе НКВД, где очутился Петька, он сразу же специальную памятку получил: в ней излагалось, какой проступок мог совершить поездной мастер, а какой – рядовой путеец. Все расписано было чин по чину – для того, чтобы Петька не перепутал чего, ибо в паровозном деле не петрил. Капитан Брозголь ему также протокол допроса начальника Октябрьской железной дороги Вишневского дал, ткнув пальцем: се – образец! Почитай два года Мелюхов слово в слово переписывал протокол: менял только фамилию обвиняемого и совершённый проступок, соответствующий его должности: памятка-то всегда под рукою была. Творил, так сказать, историю под немудреным девизом Брозголя: «Лучше перегнуть палку, чем недогнуть».