На мохнатой спине

Лаврентий задумчиво покусал губу. Что-то ему в моих словах, видимо, показалось дельным. Его лицо помягчело.

– А это мысль, – сказал он.

– И я её буду думать, – с улыбкой добавил я.

Он тоже улыбнулся и без тени панибратства, с неподдельной признательностью мягко хлопнул меня по плечу.

– Спасибо, однако, – сказал он. – Выручил. Считай, квиты.

Я так и не узнал, мой ли совет пошёл у него в дело после творческого осмысления и организационной проработки, или просто так совпало. Но буквально через несколько дней скандальный спектакль продолжился вторым отделением, не менее хлёстким, чем первое. Сын Иосифа и Малки не успел покинуть страну гостеприимных фашистов, как горничная отеля обвинила его в попытке изнасилования. Изнасилования зверского, с кровоподтёками на груди, с подбитым глазом и разорванной губой, не говоря уж о разорванном платье. А поскольку она по странному совпадению оказалась младшей сестрой одного из франкистских полевых командиров, пусть не высшего комсостава, но зверюг среднего звена, вполне себе прославленных усмирительными подвигами, замять дело даже не пытались, и Гоп-со-смыком ахнуть не успел, как перекочевал из отеля в тюрьму того же полуразрушенного, всё ещё голодающего, балансирующего на грани эпидемий Теруэля, где не то что по камерам, а даже по улицам неисчислимыми стаями бегали разожравшиеся на трупах крысы.

Как обычно, я одевался ехать в наркомат под включённый на «Евро-ньюз» телевизор, тут-то меня и огорошили. А потому первое, что я сделал, явившись в наркомат, – это по вертушке набрал Лаврентия.

– Твоя работа? – спросил я без обиняков.

– Что? – невиннейшим голосом ответил он вопросом на вопрос.

– Новостей не смотришь? Срам-то какой с нашим певуном!

– А… – сказал он. – Нет, слышал, конечно. Но разве мне такое под силу? У меня ж бедная фантазия, – с добродушной мстительностью напомнил он мне мою фразу. – Это уж просто небо шельму метит.

– И твои не имеют к этому никакого отношения? – усомнился я.

– Хочешь верь, хочешь проверь, – ответил Лаврентий, и по его тону даже через телефон чувствовалось, как он доволен и как сияет его физиономия.

– Так что теперь?

– Ну, а что теперь? Подождём немного и будем из гуманных соображений требовать по официальным каналам его экстрадиции. Чтобы отбыл наказание на Родине. Знаешь, что такое тюрьма в разорённой войной голодающей стране? Когда в одной камере на соседних нарах сторонники обеих воюющих сторон плюс аполитичные бандиты, которым плевать и на социализм, и на фашизм, но спуску они не дают никому… Откуда у парня испанская грусть? А вот оттуда. После этой экзотики ему наша Колыма Куршевелем покажется.

Я только головой покачал. Хотел откланяться, но тут Лаврентий не удержался.

– Думаю, эта методика войдёт в анналы, – сказал он. – Помяни моё слово, её повторят не раз и не два. И, боюсь, скорее даже не мы, а те, кому приходится потоньше нас работать. Всякие там поборники прав человека и приоритета законности.

Как в воду глядел.

А на отчёте, что Лаврентию пришлось держать, он лишь сообщил скромно, что вопрос отпал сам собой, и Коба шаловливо погрозил ему пальцем.