«Личный состав ВВС знает вас как талантливого писателя, иного делающего для популяризации повседневного ратного труда воинов-авиаторов, военно-патриотического воспитания нашего народа. Советские авиаторы хорошо знают и высоко ценят ваши замечательные произведения: «Летчики», «Над Москвою небо чистое», «Космонавты живут на земле», учатся у героев книг мужеству, моральной стойкости, преданности Родине, окрыленности и неиссякаемой любви к летному делу».
И таких писем Геннадий Александрович Семенихин получает немало. Они — лучшая оценка его работы и самая высокая награда.
ПАМЯТЬ СЕРДЦА
Свой рассказ об Анатолии Рыбине хочется начать с самого детства: очень уж оно похоже на детство многих его сверстников, в том числе и на мое…
Трудное и босоногое. В деревне ни клуба, ни библиотеки. Одно общественное здание — маленькая сельская школа. В семье Рыбиных двое детей: Анатолий и младший брат Борис. Но валенки одни на двоих. Борис ходил в школу утром, Анатолий — во вторую смену. Когда один задерживался, другому приходилось, чтобы не опоздать на занятия, в тряпочных тапочках выбегать навстречу и на улице на ходу отбирать валенки. Кататься на салазках братья так же были вынуждены поочередно, из-за чего частенько вспыхивали ссоры и драки. С приближением весны трудности увеличивались, потому что ни резиновой, ни кожаной обуви в доме не было совершенно. Отец обычно выпиливал из липы колодки и привязывал их к подошвам валенок. Это давало сыновьям возможность преодолевать весеннюю распутицу и не пропускать занятий в школе. Опытом Рыбиных пользовались и другие мужики-бедолаги, за что были прозваны в деревне «дошкольниками».
Когда Анатолий Рыбин учился в четвертом классе, приехавший из района инспектор по ликвидации неграмотности дал ему первое общественное поручение — научить читать и писать неграмотную, обремененную большой семьей женщину Анастасию Федоровну Большакову. За это дело он взялся с большой радостью: шутка ли — быть учителем! Но первый его подход к великовозрастной ученице чуть было не окончился полным разочарованием. Пьяный глава семьи Степан Гордеевич, которого мужики называли за его бестолковую жизнь Степуней, встретил парня издевательской насмешкой:
— Слышь, Настасья! Учитель идет, открывай шире ворота.
Потом он взял его за руку, вывел на улицу и сказал:
— Вот что, малый. Беги-ка ты на салазках кататься. Некогда тете Насте с твоей грамотой возиться.
На другой день Анатолий Рыбин пошел к Большаковым со школьной учительницей. Она долго и серьезно разговаривала со Степаном Гордеевичем, совестила его, убеждала. После этого он вроде притих несколько, но дети его, а их было пятеро, словно по команде отца поднимали вокруг маленького учителя такой гвалт, что заниматься все равно не было никакой возможности.
— А ты поиграй с ними, — сказал ему однажды Степан Гордеевич. — Иди на улицу и поиграй, чтобы тетя Настя отдохнула. Вот молодец будешь.
С того дня так и повелось: едва Анатолий Рыбин появлялся у Большаковых, как ребята хватали его за руки и тащили на улицу, а с занятиями по-прежнему ничего не получалось. Гавриил Варфоломеевич как-то сказал сыну: «Зря ты, наверно, стараешься. Ведь Степуня сам-то первого класса не закончил и за всю свою жизнь ни одной книжки не прочитал». А сын подумал: «Как же он будет читать, если первого класса не закончил?» Однажды Анатолий взял у отца книгу с произведениями Горького и, придя к Большаковым, сказал:
— А хочешь, дядя Степан, я почитаю вслух?
Такое храброе предложение парня заинтересовало полупьяного Большакова. Он взял вдруг книжку и стал внимательно рассматривать картинки. Больше всего он увлекся почему-то иллюстрациями к роману Горького «Мать».
— А ну-ка, ну-ка, почитай, — сказал он, показав на заголовок книги, и так цыкнул на своих шумоватых ребят, что те мигом сыпанули кто на печку, кто в чулан на полати, словом, кто куда.
Чтение продолжалось весь вечер. Большаков слушал очень внимательно, иногда тихо дергал чтеца за рукав и просил:
— Постой, постой. Прочти-ка вот тут еще разок.
И Анатолий с радостью перечитывал заинтересовавшие Дядю Степана места по два и по три раза. Особенно понравился Большакову разговор матери с пьяным сыном Павлом. Он спросил с нетерпением:
— Ну, что, образумит она его? — И сам же ответил: — Ей-ей, такая образумит.
На другой день, едва Рыбин появился в дверях большаковского дома, глава семьи уже сам спросил с явным нетерпением:
— А про мать и Павла читать будешь?