На линии огня

С интересом следим мы за поступками юного Котовского, когда он жил еще в своей милой деревне Ганчешты, притулившейся к белоснежному дворику князя Манук-Бея. Внизу — прозрачная речушка Когильник, по берегу которой Гриша любил бегать босиком. Ему казалось, что нигде нет столько зелени. Зеленые сады, виноградники и табачные плантации. Люди здесь привыкли покоряться хозяину, и никто не смел идти против его воли. Так жил отец Гриши — тихий и молчаливый механик на винокуренном заводе. Так жили его дед и прадед. Но именно от своего отца впервые услышал Гриша вольные, непокорные слова. Они накрепко запали в душу. Отец доставал сыну разные книги и приобщал его к чтению. Книги те были не простые, а волшебные. Сколько интересных историй узнал из них Гриша. Читая эти книги, он будто сам совершал кругосветные путешествия на корабле, сооруженном из корыта и половой щетки. Он отдавал команду матросам. Бури швыряли корабль по волнам и грозились его затопить, разнести в щепки. Но капитан не робел. Он стоял на своем мостике и зорко глядел вперед…

Юноше Котовскому начинает казаться, что он может вступить в единоборство с насилием и злом и победить столь же успешно, как в единоборстве с быком. Ловкость и отвагу продемонстрировал он тогда своим однокашникам. «В школе готовят из нашего брата барских садовников или управляющих. Стоит ради этого учиться? Стоит ради этого жить?» — говорит он и пытается бороться, как может, как умеет. И дальше писатель прослеживает формирование незаурядного человека. Преследуемый, гонимый, Григорий Котовский не складывает оружия. Неосознанная ненависть к царскому строю перерастает в глубокое убеждение.

Котовский в тюрьме… На каторжных работах… Побег… Еще и еще побег… И снова его выследили. Упрятали в тюрьму. Судили и приговорили к смертной казни. Между тем настал февраль 1917 года. Смертный приговор заменен отправкой на фронт.

Как ни старались враги уничтожить его, находчивость, удивительная жизнеспособность и неизменное расположение к нему народа выручили Котовского. Из всех бед он выходил невредимым.

Котовского никогда не покидало чувство ответственности за судьбу человека. Встречая голодного, раздетого, несчастного, обиженного, он делал все, чтобы облегчить участь такого человека. Во второй книге дилогии Б. Четвериков рассказал о многих случаях, которые имели место в жизни Котовского.

…Котовский приобретает навыки разведчика, подпольщика, приобщается к военному делу. Все это пригодится ему и в одесском подполье в период американской и французской интервенции, и в дальнейшем — в годы гражданской войны. Из «стихийного коммуниста» он превратился в сознательного большевика-ленинца.

«Я прожил длинную и, сказать по правде, горькую жизнь, — говорит Котовский. — Только сейчас и начинаю жить. Только сейчас и родился. Мой год рождения — тысяча девятьсот семнадцатый!»

Весной 1920 года полки Пилсудского занимали города и села Украины, и надо было готовиться к бою против этого нового врага Советской республики. Котовский много думал о судьбе Родины, о своем народе, о себе самом. Именно тогда написал он заявление о приеме в ряды Коммунистической партии. Он решил больше не откладывать. Давно об этом думал, но все бои, бои, бои… Жизнь не останавливалась. Она быстро катилась вперед. Некогда было оглядываться, раздумывать. Пройден один этап — начался второй. Завязывались новые бои…

Помнится, еще в минуты прощания с бирзульскими коммунистами, которые уезжали в Малин для усиления Первой стрелковой бригады, Котовский говорил:

— Товарищи! В тяжелую минуту вы стойко шли вперед. Опасность угрожала нам со всех сторон, изо всех углов и нор лезли вражьи силы, но вы ни разу не проявили малодушия. Во всем вы были настоящими коммунистами.

Произнося эти слова, Котовский тогда подумал: «А разве я — не коммунист? Давно бы надо оформить мое вступление в партию».

Наконец-то осуществилась его заветная мечта: драгоценная книжечка — партбилет — хранится у него на груди. Мысленно он считал себя в партии большевиков с семнадцатого года. И даже раньше. Разве он не был большевиком в подполье Одессы, работая по указаниям секретаря губкома? Разве не Коммунистическая партия воодушевляла его на подвиги, когда бил он части Шкуро и Дроздовского, когда вел бригаду против Бредова, против конницы Мамонтова, когда разбил Мартынова… И кого еще? Всех не перечесть, генералов и атаманов всех рангов и всех мастей. И всегда, каждодневно, каждочасно, разве он не был в душе коммунистом? Конечно, был.