На линии доктор Кулябкин

— Вот я и говорил про мост между вами. — Он поднял палец, сделал паузу, поглядел на Юру. — Ты вступаешь в новый этап, значит, начинать нужно ответственно и серьезно. От старта многое зависит. Выйдешь на орбиту сразу или будешь путаться в закоулках маленьких желаний… Даже то, что ты едешь старостой группы, — уже первый шанс стать заметным, потом будет учеба, научное общество, доклады… Все это путь к главному, серьезному шагу… И тут важно, Люба, чтобы мост между вами стоял на железных сваях, и тогда по нему прошагает решительный мальчик, — таким я хотел бы видеть собственного сына.

Потом они с Валентиной Григорьевной заваривали чай на кухне, а мы с Юрой остались в комнате. Я стала рассматривать портреты. С чашками вошел Леонид Сергеевич, увидел мое любопытство, сказал весело Юре:

— Ты бы показал Любе  д р е в о… — И исчез.

Юра достал из нижнего ящика серванта рулон бумаги, протянул мне. Я развернула. Это оказалась родословная их семьи.

— Папино хобби, — объяснил Юра. — Набор родственников. Коллекция семейных находок. Честно сказать, я и сам не во всем разобрался — тети, дяди, двоюродные и троюродные бабушки… Папа говорит, что я не созрел для такой трудной математической задачи — определять степень родства. — Он засмеялся. — Ты могла бы высчитать корень квадратный из своей троюродной племянницы?.. А от этого зависит ее место на родословной ветке…

Леонид Сергеевич пришел из кухни в фартуке, поставил на стол электрический самоварчик, повернулся к нам.

— Может, оттого, что у нас полно здравствующих родственников, с которыми мы не разговариваем, у меня появилась живая потребность собрать и разместить по веткам всех умерших родственников… Мне это как-то помогает трезвее оценить свое собственное место в жизни. — Он присел на диван, взял свиток, долго его разглядывал, словно давно не видел. — История не должна быть в забвении, — сказал он, посмеиваясь. — А вообще, если хочешь, неживой родственник — лучше и удобнее живого, потому что он тише, спокойнее, не ходит к тебе в гости и не лезет в твои дела. Он не поучает твоих детей, не требует от тебя жить по его образу и подобию. Было время, когда я пытался мирно жить с собственными родственниками, но они странно реагировали на мои дела: нервничали и злобствовали, когда я добивался успеха, соболезновали при неудаче, точно это было их личное достижение.

Я сказала, что ничего подобного в жизни не видела, у нас родственников нет.

— Проблема возникает с количеством, — сказал Леонид Сергеевич.

— Леонид Сергеевич — человек ироничного, трезвого ума. Он во всем сохраняет юмор. Это помогает в жизни, — засмеялась Валентина Григорьевна.

Мы опять сели за стол, Леонид Сергеевич так и оставался в фартуке, наливал чай из самовара, пододвигал каждому.

— Имя умершего значительного родственника, — говорил он полушутя, — всегда приятно. Ты вроде бы даже причастен к его таланту. Ты им гордишься, не думая, каким этот родственник был в жизни. Родственник-неудачник — тоже небольшая помеха. Если он вам мешает — можно его не учитывать. Если он бросает на вас тень со своей ветки — сотрите его имя. Зачем лишняя компрометация?

— Я вижу, тебе не совсем ясна наша бухгалтерия? — улыбнулся Юра.

— Пожалуй…

— А корни! — воскликнул Леонид Сергеевич. — Корни любого дерева — это гарантия его прочности, даже если дерево родословное. Вместе с родственниками ты бессмертен, тебе сотни лет, ты — смешение генов всех этих людей.

Я сказала, что с первой секунды заметила сходство человека на портрете с Леонидом Сергеевичем.

— Да, это так, — кивнул он мне. — А его мать пела в австрийской опере, и Франц-Иосиф целовал ей руку. А вот сам этот человек считался неудачником, хотя образование по тому времени имел приличное. В конце жизни он купил дом в Петербурге и небольшой завод — вот и все, чего он добился. А уже его братец, который здесь обведен красным кружочком, был великолепным путейским инженером, имел прямое отношение к железной дороге в Сибири.

— Одна наша родственница даже танцевала при дворе Николая Первого, — с гордостью произнес Юрка и прибавил: — Возможно, знала Пушкина.

Я мысленно перебрала всех своих родственников — их было так мало! — и не нашла никого приметного, кем бы я могла теперь погордиться.

— У меня есть знакомые, — сказала я. — Так их бабушка была знаменитой артисткой Александрийского театра.

Юрка удивился: он был уверен, что знает всех, с кем я когда-либо общалась.

— Кто это?

— Неважно.

Он немного обиделся. Я подумала, что если назвать Федоровых, то Валентина Григорьевна сразу же начнет говорить о них как о сумасшедших и приводить свои доказательства.

Леонид Сергеевич насухо вытер руки о фартук, взял свиток и долго и как бы заново изучал его. Родственники, как птички, густо усыпали все ветви. Фамилии были обведены кружочками, каждый родственник словно бы сидел в гнезде.

— У нас тоже есть артистка, — сказал Юрка и показал на небольшой портрет, я не сразу его и заметила. Гордое, строгое лицо, чуть приподнятый подбородок, сведенные губы — многозначительное и мудрое молчание.