На краю света

Мы вытащили охотничьи ножи и, став на колени, принялись ковырять крепкий снег. Наумыч стоял тут же и наблюдал за нашей работой.

Вдруг что-то звякнуло, заскрипело под ножом Редкозубова.

— Что-то есть! — обрадовался Редкозубое, и мы принялись копать с еще большим усердием. Вот уже показался металлический край не то коробки, не то банки. Мы сделали ямку пошире и выворотили большую плоскую четырехугольную коробку.

— Бидон, — сказал Наумыч. — Наверное, керосин.

Мы очистили бидон от снега и с трудом отвинтили заржавевшую пробку.

Редкозубов понюхал, покачал головой.

— Не похоже на керосин. Вроде спирта что-то.

Наумыч взял у него бидон и тоже понюхал.

— Денатурат, что ли? — нерешительно сказал он. — Наверное, выдохся.

Мы опять завинтили пробку, положили бидон в яму и засыпали снегом. Свои банки и мешок с сухарями мы заложили внутрь гурия между камней так, чтобы сразу было видно, что в гурии что-то лежит.

Потом мы написали записку:

«1 марта 1934 года. Экспедиция по розыскам советского самолета У-2. Оставлено в гурии 20 банок мясных консервов, банка сливочного масла, мешок сухарей и пачка спичек. Советская полярная обсерватория находится отсюда на северо-северо-западе, в двух переходах вдоль береговой линии. Ближайший нанесенный на карте мыс — мыс Сесиль Гармсуорт в двадцати километрах на восток. Доктор Руденко, борт-механик Редкозубое, метеоролог Безбородов».

Мы завернули записку в резину, потом в свинцовую бумагу от шоколада, обмотали проволочкой и крепко-накрепко привязали к одному из камней гурия.

Уже темнело; мы поспешно двинулись назад и через час благополучно спустились к своей палатке.

Была уже ночь. В палатке светился огонек. Прислонившись к стойкам палатки, у входа неподвижно стоял Савранский. В руках у него была винтовка.

— Что же как долго-то? — недовольно сказал он. — Я уж стрелял, стрелял, думал, что вы заплутались на леднике. Уже собирался вылезать наверх и жечь ящик. Даже керосина отлил.

— А мы около гурия были, — радостно сказал Наумыч. — Теперь наше дело верное. Черви козыри!

Все вчетвером мы залезли в палатку. В железной печке едва шипел «на малой скорости» примус.

— Каша, поди, вся перепрела, — ворчливо сказал Савранский и начал раздавать нам ложки. — Расскажите про гурий-то. Завтра обязательно вместе с вами пойду. Надоело мне киснуть тут у примуса.

После ужина Наумыч придвинул к себе свечку, достал свою куцую, обстриженную карту, разложил ее на коленях.

— Значит, гурий этот вот здесь, — проговорил он, ставя на карте маленький крестик красным карандашом. — Ну, правильно, мы так и написали в записке, что километрах в двадцати от мыса Сесиль Гармсуорт.

Он свернул карту, спрятал ее в сумку и сказал Савранскому:

— Как у нас с харчами? Сколько мы еще можем здесь пробыть?

— Самое большее два дня, — не задумываясь сказал Савранский. — Мы уже пятые сутки в дороге. Два дня еще просидим здесь, — будет семь. На обратную дорогу надо еще трое суток класть, а ведь вы в гурий сколько харчей положили! Я уж и то рассчитываю на урезанный паек. А то бы завтра надо обратно поворачивать.

— Гарно, — сказал Наумыч. — Завтра мы его, голубчика, спимаем!

Но ни завтра ни третьего числа нам так и не удалось отыскать самолет. Он точно провалился сквозь землю.

Пять раз мы выходили на ледник, и каждый раз, — словно колдовство какое тяготело над этим проклятым местом, — стоило нам только отойти немного от нашей скалы, как начиналась метель, падал туман, нас слепил и валил с ног страшный ветер. Консервные банки, которые мы каждый раз катили перед собой, чтобы не свалиться под кручу, уносило ветром, и нам приходилось гоняться за ними, ловить их, так как продовольствия у нас было в обрез и разбрасывать на леднике мясные консервы мы не могли.

К полдню 3 марта мы в пятый раз вернулись с ледника совершенно разбитые, обледенелые, злые, голодные.

В палатке был дикий холод. Что-то испортилось в примусе, и Редкозубов, ежеминутно отогревая руки подмышками, принялся отвинчивать горелку, прочищать ее, продувать, пачкаясь в саже и керосине.

Мрачный сидел Наумыч на своем спальном мешке, покусывая отросшие усы.

— Надо поворачивать, — наконец угрюмо сказал он и, помолчав, обратился ко мне. — Значит, ты продолжаешь утверждать, что вы видели самолет? Самолет, а не сугроб?

— Да, мы видели самолет, — твердо сказал я. — Я это могу повторить хоть сто раз.

— Ладно, — прогудел Наумыч. — Хорошо. Через пять-шесть дней мы опять тут будем. Может, в тот раз нам повезет. А теперь вскипятим чай, подзакусим, покормим собак и назад. Как там у тебя дела?

— Сейчас должен гореть, — сказал Редкозубое, навинчивая горелку. — Дай-ка, Ефим, бензинчику.