На краю пропасти

Сердитый Федя, мечтавший все эти месяцы о Большом взрыве, о том, что настанет день и он проявит себя как следует, сидел в углу, вытаскивал из рюкзака толовые шашки, завернутые в тряпку, детонаторы и клубок тугого зеленого бикфордова шнура. Пургин повернулся к Нине, которая готовила рацию к работе, а Федя разгреб в углу здания кирпичи, заложил туда тол, ввинтил в одну из шашек детонатор и приладил метровый отрезок шнура. Кто знает, как сложатся обстоятельства? Может, последний в его, Феди Крохина, жизни взрыв он устроит в этих сырых развалинах?

Володя помогал Нине: закинул на ржавые стропила антенну, подложил под «Северок» несколько кирпичей, что-то сказал девушке, та благодарно кивнула, застегнул ей на куртке верхнюю пуговицу.

Грачев, посматривая в их сторону, вынул из рюкзака запасные диски, уложил рядышком две гранаты, достал третью, подержал ее на ладони, будто взвешивая, и с горечью и досадой подумал вдруг о Танюшке. Как же так получилось? Не дождалась!.. А сын? Ведь он его и в глаза-то еще не видел, да и увидит ли? Ах, Таня, видно, не судьба быть вместе... Он сунул гранату в карман комбинезона. Да, не судьба, а может, это и к лучшему? Выберутся ли они отсюда? Грачев опять украдкой поглядел на Нину и Володю - шепчутся о чем-то: вздохнул.

Ему казалось, что там, к партизанском отряде, между ним и Ниной возникло нечто большее, чем дружба, да ошибся. Видел он, как девушка ночью шла в комнату, где спал Седой... Что ж, будьте счастливы, ребятишки, хоть бы вы уцелели в этом смертельном походе...

И Пургин, тоже приготовившись к возможному бою, рассматривал в бинокль шоссе: вот какая-то машина показалась из города. Подкрутил окуляры: развалился на заднем сидении тучный офицер-артиллерист, это видно по форме, - что ж, пусть едет своей дорогой, вряд ли он что-нибудь знает о предстоящей операции «Бросок»... Затем три грузовика, груженные ящиками со снарядами, проехали, а за ними почтальон с тяжелой, набитой газетами и письмами сумкой на боку проехал на велосипеде... Все не то!

Рассвело. День был летным, истребители парами уходили в низкое серое небо, вонзались в тучи и гудели моторами где-то наверху, наверное, там, где сияло солнце, а потом с глухим утробным рокотом пыряли вниз и совершали несколько кругов над аэродромом, заливом и притихшим Хайлнгенбайлсм.

...В этот утренний час брел к городу старик Розенберг. Проклятая камера на заднем колесе опять спустила, он катил свою тяжелую машину и глухо постанывал: болела старая рана. И все же стоит пострадать! Сколько ему дадут за его сообщение? Тысячу марок? Должны дать! А ради тысячи марок он готов и на животе доползти до Хайлигенбайля!

Спешить надо было старику. Кернер уже пришел в свой кабинет и доложил в Кенигсберг, что дороги, ведущие к аэродрому, перекрыты, и ни один человек без ведома гестапо и коменданта города не смеет выйти из Хайлигенбайля, а сам он отправится сейчас в город, затем - на аэродром, чтобы лично проверить, как выполняются его указания. Ужасно болела, просто трещала голова: до трех утра просидели с Кугелем. Оба были давно знакомы: вот и вспоминали свою молодость, жаркие битвы с тельмановцами из рабочего пригорода Кенигсберга, Косса, как разгоняли митинги социал-демократов и громили их газетенки... Позвав двоих помощников, Кернер направился к машине. Хромая, скособочившись, к нему спешил старик Розенберг, просил выслушать его, но Кернер отмахнулся: некогда! Сел в машину, высунувшись в приоткрытую дверку, приказал старику: «Ждать здесь. Скоро вернусь!»- и повернул ключ зажигания.

В одиннадцать часов утра Вальтер Кугель большую часть своего отряда направил прочесывать леса вокруг замка Бальга на вдающемся во Фришес-Хафф мысе Горн, - именно оттуда вчера и позавчера выходила в эфир русская радиостанция, - а сам с отделением бойцов разместился в помещении Хайлигенбайльского гестапо. Отсюда он держал связь с Кенигсбергом, приказав немедленно известить его, если случится что-либо важное.

Солдаты Кугеля, расположившись в большой комнате, листали пожелтевшие подшивки газеты «Фолькишер Беобахтер», работало радио, Кенигсберг передавал бравурные марши. У самой двери сидел, привалившись к стене, косоплечий старик. Завидя штандартенфюрера, он поднялся, приложил ладонь к мясистому, как старый груздь, уху и что-то забормотал, но тот не стал его слушать. И у него болела голова. К тому же он вдруг почувствовал, что скучает по девушке-солдату Лиззи. Зайдя в кабинет Кернера, Кегель повалился на кожаный промятый диван и, закинув руки за голову, уставился и серый, давно не беленный потолок. Бр-р, провинция!

- Зоська, дай руку.

На лице девушки застыла странная гримаска-улыбка, будто она все время пытается что-то понять, делает страшное для этого усилие, но ничего у нее не выходит.

- Идем! Ян взял сестру за руку. - Помнишь, как мы с тобой выбегали из дома утром смотреть восход солнца? - Ян потянул ее с собой и, прикрываясь постройками Поморья, повел к заливу.