На краю пропасти

— Была бы твоя Лизка здесь, не говорил бы так, козёл старый…

— Да что вы, тётки, совсем окривели, что ли? Совсем…

— Молчи, хрыч! А то в твоём огороде грехов-то не было… Вон, как с Клавкой зажигал…

— Что?!!

— Что-что? Разве нет, Клав? Видела я, как он к тебе захаживал…

— Ты бы, Верка, за своим огородом смотрела…

— А что в моём огороде? В нём всё хорошо… Муж — клад! Сын — загляденье! Сосед, и тот…

— Что⁈

— Ой, Василий… Я тут это… Не того… Ну, что ты сразу к словам-то цепляешься…

Яросу позволили выпрямиться, но он чувствовал на плече тяжёлую руку конвоира. Юноша посмотрел на толкающуюся толпу, ребятишек, нашедших и здесь веселье, играющих в салочки, бегая меж людей. Скривился и тяжело вздохнул. Суд обещал быть интересным, а если точнее, то сплошным фарсом. Результат Яр уже знал. Не нужно ходить к гадалке, чтобы понять: для него всё окажется плохо. Ведь никто из этих людей не заступится. Толпа. Обычная толпа грязных зверей, не способная мыслить самостоятельно. Вон, как на трещину уставились и воют… Изобразили из неё едва ли не знамение, чуть ли не глас божий услышали…

Ярос цеплялся взглядом за стоя́щих в первых рядах, тех, кого ещё можно было рассмотреть при слабом свете, падающем сквозь закопчённые, уже не цветные, а серые витражи, струящемся от нескольких сотен свечей, расставленных по периметру. Вот Артём. Они когда-то мечтали с папкой до Москвы добраться. Начинающий стрелец, но не прошёл испытание. В самый последний момент спрыгнул с телеги и, послав всех куда подальше, стал обычным кузнецом. Вот Марина Фёдоровна — бабушка, божий одуванчик, постоянно заходила к ним на компот из ревеня, но последнее время скуксилась, съёжилась, «потерялась». Ещё бы: во время последней уборки картофеля за северными стенами Юрьева дочь Люся стала жертвой серых падальщиков, которых по недосмотру стрельцы подпустили слишком близко. Она оставила матери «в наследство» двоих годовалых сыновей-двойняшек. Левее — Катерина, прижимающаяся к мужу, скособоченная, с потухшим взглядом женщина. Эта дочь потеряла полгода назад. Утопили в Колокше: посчитали глаза разного цвета мутацией. Вон Руслан Озимов — пацанёнок двенадцати лет. Вот-вот тринадцать стукнуть должно́. Он не знает, но только нездешний он. Отец рассказывал, что родители его то ли где-то у Переславля-Залесского нашли, то ли у кого забрали, но ему ни словом, ни намёком об этом и другим запретили говорить. Глаза прячет, гневно уставился в пол, но что может сказать мальчишка супротив Воеводы? Нет, против толпы? Ведь не каждый взрослый сможет. Вот и Николай Выдрёнков стоит, Варя рядом, а Ванька, видно, где-то в толпе шныряет — мелочь, что с него возьмёшь. Не на дежурстве Коля, знать. Осунулся за ту неделю, что Яр пробыл в клетке, помрачнел. И к нему псы Воеводы приходили, расспрашивали и угрожали. Вон, как глаза в сторону отводит. Как и дочка, прям. Хотя чего ей стыдиться? Правильный выбор сделала, можно сказать, нужный: ей детей рожать, воспитывать и обеспечивать, и решение быть с Митяем в этом случае — самое беспроигрышное. Верное… было. Пока стрела Яра не отправила его на тот свет. Никто из окружающих слова против Воеводы не скажет. В лучшем случае, будут стоять и прятать глаза, как Выдрёнков и его дочь. Всех жизнь покоробила, всем досталось, и они больше не хотят потрясений, испытаний и так хватило. Лишь бы вновь не зацепило.

Гомон не стихал. Гром посмотрел в сторону выхода, вычленил взглядом хмурого и злого Воеводу, незаметно притулившегося у двери, понял его кивок как сигнал и приступил. Вначале шагнул к Яру и одним движением сорвал с головы шапку. Юноша попытался было выхватить её обратно, но сильный конвоир вновь скрутил руки за спиной. Потом Гром заговорил. Оглушительно и резко, как и подобает бывшему военному, а теперь начальнику Воеводиной охраны. Его голос волнами раскатывался под куполом храма, заставив всех повернуть головы в сторону оратора.

— Люди! Взгляните! Нет! Только узрите, кого мы пригрели и кормили все эти годы… Видите? — он указал на лысую голову Яра, неприкрытые роговые наросты в полутьме выглядели пугающе. — Никого не напоминает?

По толпе пронёсся ропот. Яр чувствовал на себе их осуждающие взгляды. Люди рассматривали его, словно видели впервые. С искренним недоумением и изумлением, некоторые со страхом. Неужели они не ведали? Знали, конечно, но вот теперь, под гнётом событий, они узрели его наросты вновь с другой точки зрения. Ещё и Гром подливал масла в огонь.

— Люди! Вы убивали своих детей с лишними конечностями! А тут… Видите? Он прятался среди нас всю свою жизнь! Целую жизнь! — теперь по толпе прокатился возглас возмущения. Это коснулось многих. У каждой третьей семьи ребёнок рождался с отклонениями. — И мы все эти годы не знали, что с нами рядом живёт… вот этот! Нечеловек! Как же так, люди?

— Убить его! — одинокие возгласы тут и там. Редкие и слишком явственные в тишине большого помещения.

— Вслед за нашими его! В Колокшу! Утопить!

— Чёрт! Сам чёрт среди нас жил!

— Фавн! Приспешник дьявола!