На край света

Убедившись, что берегом не пройти, Дежнев повел ватагу верхом. Обходя долы с крутыми спусками, дабы избегать лишних подъемов, Дежнев незаметно отклонился к западу и отдалился от берега верст на двадцать.

– Нет тебе, Фомка, тут никакого зверья, – сказал Сидорка, тщетно высматривавший что-либо живое на горных склонах.

– Мертво, – согласился Фомка насупившись.

– Коли дальше так будет, не хватит дырок на ремне, чтобы затягиваться! Э, Фомка! Глянь-ко, что там чернеет! И пар будто идет…

– Не медвежья ли берлога?

– Глянем.

Оба друга уклонились в сторону и исчезли за сугробом. Скоро ватага услышала крики. Голова Сидорки показалась из-за снежного заструга. Сидорка звал посмотреть на какое-то чудо.

«Чудом» оказалась круглая яма шириною до двух саженей, наполненная ключевой водой, имевшей серный запах. К великому удивлению всей ватаги, вода, несмотря на мороз, оказалась горячей. Это был Олюторский горячий ключ – самый северный в цепи горячих ключей, тянущейся от южной Камчатки до Олюторского полуострова.

– А верно, что чудо! – сказал Дежнев, погрузив руку в источник. – Горячая!

Сидорка показывал свое «чудо» с видом ярмарочного балаганщика.

– Эй вы, русские мужички, мезенские сажееды, архангельские шанежники, курские кошкодавы, и ты, ростовский лапшеед! – тараторил Сидорка тоном ярославского коробейника, называя землепроходцев забавными прозвищами, которыми издавна жители разных русских городов в шутку награждали друг друга.

– Глядите на чудо! Разевайте рты шире варежки! Кругом-те – снег! Окрест-те – мороз! А тут-те – баня! Без стен, без дверей, без дров, без котлов – банька! Выходи, черные рожи! Раздевайтесь, грязные спины! Мыться!

– Сам мойся, журавель!

– Должно, черт тебя поставил тут своим банщиком!

– Трусите, вологодские толоконники! Боитесь, устюжские рожечники! Рыбий глаз буду, коль сам я не испробую эту баньку!

– Водяной тебя за ногу утащит!

– Сваришься, долговязый, в чертовой бане!

Сидорка мигом разделся и бултыхнулся в воду ногами вперед. Глубина оказалась ему по грудь.

– Уф! Хорошо! Фрр! Знатно! Давно так не мылся! А вы чешите спины немытые! – приговаривал балагур, растирая тело и прячась от холодного ветра в воду по самую шею.

– А ну-ко и я! – Фомка стал раздеваться.

Видя, что с Фомкой и Сидоркой дурного не приключилось, многие землепроходцы также полезли в горячую воду.

– Жаль, нет с нами Феди, – вздохнул Дежнев, раздеваясь, – он бы это чудо нам враз объяснил. Да стой, Афанасий! – обратился он к Андрееву. – Ты ведь тоже книгочей, не читывал ли ты про такое чудо?

– Читывал, Семен, читывал, – отвечал Андреев, улыбаясь глазами. – В нутре земли, сказывают, жар будто. От того жару, бывает, земля трясется. От него же и ключи горячими становятся.

Путешественники вылезали из ключа красные и, пробежав босиком по снегу до раскинутого в нескольких шагах полога, быстро вытирались и одевались.

– Тут и бельишко постирать сподручно, – сообразил хозяйственный Ефим Меркурьев.

Смеркалось. Дежнев, не хотевший в первый день мучать людей длинным переходом, велел раскинуть все четыре полога и готовить ужин. Добрая половина принесенных досок ушла в костер.

Незадолго до приказания спать начальник стражи Сухан Прокопьев назначил несколько смен ночной стражи. Михайла Захаров и Зырянин вызвались пойти в первую смену.

«Что будем жечь, когда сгорит последняя доска? – думал Дежнев, ложась спать. – Чем буду я кормить людей, когда выйдет мука, когда выйдет рыба? А муки у меня – на день, много – на два. А рыбы, должно быть, – дня на три…»

Лагерь измученных землепроходцев уж спал, похрапывая и посвистывая на разные лады. Вечерняя заря погасла, и морозная ночь зажгла над лагерем бесчисленные свечи. Ветер, свистя, проносился по горным вершинам и нес искристые поземки. Снег поскрипывал под ногами стражи, шагавшей между пологами дежневцев и анкудиновцев.

Выстрел грохнул во тьме, разбудив лагерь. Дежневцы выскочили из-под пологов с саблями и бердышами.

Захаров с Зыряниным наклонились над телом, распростертым возле полога Дежнева.

– Кто?

– Косой.

– Что было? – спросил Дежнев.

– Еще днем приметил я, дядя Семен, что Косой опять что-то замыслил, – рассказывал Захаров. – На страже я велел Ивашке одному ходить вокруг пологов, а сам сел за сугроб и ждал. Вижу, выполз кто-то из-под полога анкудиновцев. Выждал он, пока Ивашка повернулся спиной, и пополз к твоему пологу. Смотрю, в руке – нож. Видно, он его украл при высадке. Я выстрелил…

– Мертв.

– Волку – волчья смерть!

Дежневцы не скрывали своего удовлетворения. Словно гора свалилась с их плеч со смертью Косого. Дежнев знал, что теперь остальные анкудиновцы не опасны, но обратился к ним притворно грозно:

– Ну, воровское племя, говори, кто с Косым супротив меня зло умыслил?!

Анкудиновцы повалились в ноги.

– Помилуй, приказный! Никто из нас с места не сдвинулся, хоть Косой и смертью грозил!

– Смилуйся! Служить будем верой и правдой!

Желая скрыть торжество, Дежнев отвернулся.

– Оттащить мертвеца в сторону от пологов, – приказал он Прокопьеву. – Стражу сменить. Молодец, Михайло! Когда будет чем наградить, награжу тебя.