На исходе ночи

Да, теперь встает в памяти морозная тусклая ночь, когда мы с Сундуком, беглецы, вошли в теплую, чистую квартиру Благова после недельного пути по тайболе; помню, как мы с Благовым ожесточенно друг на друга кричали, как он кашлял кровью, как назвал я его предателем и «отряхнул прах» его жилья от ног своих, убежав в стужу на произвол опасностей; помню, как я снял с себя и отдал Юлии теплый шарф для Благова; помню ее измученное лицо и чистый свет, в глазах… и как капнула слеза из глаз на мою застывшую от холода руку, когда я один среди хрустящей морозной ночи сидел на скамье у каких-то чужих ворот в Архангельске.

— Как я рада вам! Мы с Сашей в большом долгу перед вами. Я вам всю жизнь буду благодарна.

О чем это она? Неужели о шарфе? Это был бы вздор.

— Знаете ли вы, что ссора с вами была для Саши толчком к жизни? Это его так потрясло… У него был ужасный кризис, кровь показалась, приходил доктор, Саша наотрез отказался от помощи. Но прошел день, и вдруг он говорит мне: «Что бы ни было, Юлия, а будущее в России все-таки принадлежит рабочему движению», потом сжал кулаки, — вы знаете, он такой резкий, — сжал кулаки и говорит: «А имеем ли мы право оставлять рабочее движение на таких…» — вы не сердитесь, Павел, он тут очень крепко обругал вас и Сундука. И с этого дня Саша весь подобрался и устремился к одной цели, он стал настойчиво хлопотать, добиваться… И вот мы в Москве, получили наконец разрешение. Вы, конечно, не сердитесь, что я с вами так обо всем откровенно… Я уверена, что и вы сами теперь по-другому настроены: побыли здесь и сами увидели. Заходите к нам, у нас родилось такое прелестное дитя, заходите… И если вам нужна помощь работой, связями, то Саша будет рад помочь. Ваша горячность ему тогда, в общем, очень понравилась. А о политике, надеюсь, спорить не будете, теперь, конечно, и вам видно, какое течение победило и какое отмирает. Знаете, у Саши такой успех, напечатано несколько его статей. Все хвалят за здравость суждений, за реалистичность… Сашу сейчас приглашают писать во все журналы. Приходите, я так хочу похвалиться, как мы живем. Я для Саши купила кожаное кресло. Он у меня даже несколько растолстел; ему гораздо, гораздо лучше… Саша работает в правлении Центросоюза, по рабочей кооперации… Он прямо влюблен в наш паркет в квартире. «Это, — говорит он мне, — хоть и мелочи, Юленька, но какие это новые, неожиданные вещи в нашей жизни…» Знаете, Павел, вам я признаюсь, вы только не смейтесь… как-то мы размечтались в хорошую минуту, и вот под впечатлением… я вижу сон, будто Сашу выбрали от рабочих членом Государственной думы… Согласитесь, он был бы блестящим депутатом в парламенте… У него, знаете, такой дар особенного такта, он может без вульгарности и грубости, никого не оскорбляя, в изящной форме так изложить самые радикальные мысли, что они становятся приемлемыми для самых консервативных людей… Это особый дар убеждать. Однажды и Арцыбашев это сказал… ну, этот знаменитый писатель, который «Санина» написал… Мы с ним познакомились, он у нас бывает. Вам, вижу, что-то не понравилось в моем рассказе? Надеюсь, вы не завидуете Саше?.. Нет ведь, не завидуете?

— О, нисколько.

— А вам плохо живется, бедный Павел?.. Ну, приходите, я вас буду угощать эйнемским шоколадом с молоком «золотой ярлык». А серьезно: Саша вам может устроить прекрасный литературный заработок… возможности безграничные… просят: только пишите, только пишите, — и особенно интересуются литераторами — бывшими социал-демократами…

Взгляд ее был чистый, детский. Отнял бы я у нее эти святые, волшебные глаза и отдал бы кому-нибудь подостойнее.

— Простите, Юлия, мне надо спешить. Одна просьба к вам: если встретите меня случайно, не зовите Павлом при людях.

— Как? Разве вы нелегальный здесь?!. А я-то предположила, что…

Юлия ужаснулась. Ей больно было верить, что рядом с ее благополучным Сашей живут и действуют люди, не отрекшиеся от революции.

— Но клянусь вам, Павел, всем святым клянусь: Саша… не ради жизненных благ… Саша не по расчету… Саша по искреннему убеждению…

— Тем хуже, Юлия. Это бывает: делают люди гнусности, а воображают, что… отечество спасают.

— Это уж гадко, Павел. Я вам даже про нашего милого малютку рассказала, а вы меня как ножом, наотмашь. Ну и бог с вами. Прощайте, бессердечный вы человек.

Я пошел по коридорчику в глубь помещения. И вдруг она сделала несколько шагов за мною.

— А все-таки, Павел, навестите нас… хотя бы ради меня…

Когда я вошел в зальцу, «частное совещание» уже началось.

Ораторствовал Благов.

Увидя меня, он приостановился, прищурился и счел дипломатичным любезно кивнуть мне. В этом кивке было нечто похожее на торжествующее предвкушение победы, прикрытое ханжеской приветливостью.