– ПГР? – голос неестественно тонкий, писклявый, высмеивающий. –
Король делает первый на сегодня глоток. Ему невдомек, что ты стоишь на пороге еще со времен моих жалобных цитат. Ему было бы плевать. Он на сцене. Да здравствует король!
– Шизофрения? – искусственный вопрос взлетает тоном вверх, пока Ури задирает голову и смотрит в большие окна под потолком. Они слишком высоко, лишены ненужных штор, и, глядя в них, снизу можно разглядеть только небо. –
Щедрый глоток, бледно-красная лента по подбородку – король небрежно стирает рукавом, прикованный к постепенно исчезающей улыбке и философским измышлениям, плывущим по воздуху.
– В лифте не ездишь никогда после того, как в детстве на глазах зажало дверьми собаку? – королевский голос тише, но я слышу. – От мужчин как от огня после того, как один почти изнасиловал? Газет боишься до дрожи, потому что ими пахло в спальне, где нашел мертвого отца? – Слышишь ли ты, чужеземец, не имею малейшего понятия. – Руки моешь сто раз на дню с тех пор, как однажды сбил котенка и держал его в руках, пачкаясь кровью? – Я ведь тоже не в курсе, что нас тут больше двух. –
Король опять бьется громкостью в стекла, разбрасывает руки в стороны, обнимает мир, стискивает:
–
Король опять смеется!
Король уверен: болезнь богов – не чума. Чуму можно найти, она вирус, вот его формулы, вот инкубационный период. Король щедро запивает смех вином. Смех горько-сладкий, как шоколад с ликером. Король считает: болезнь богов очень на богов должна быть похожа.
Тебе что-нибудь приходит на ум? Вот нам приходят.
Психические расстройства! В этом же и весь фокус. Ты же еще не забыл мое шоу? Понял, о чем оно? Смотри внутрь, Чоннэ. Там у меня страх и костлявые подачки смерти. А для некоторых вся моя боль – миф. Спектакль. Театральная постановка. Искусственный поворот.
Потому что есть якобы «уродцы» снаружи. Таких в цирках раньше показывали за деньги. А есть якобы «уродцы» внутри. Таких тоже за деньги когда-то показывали. В Бедламе, например.
Тихо. Смотри! Ури склоняется над смартфоном. Он ищет
Тихо. Слушай, как сменяется песня. Голос подавляет ноты. Ты ее узнал. Она последние пару лет – его оборона и атака одновременно. Рык раненого короля. Напоминание: все умрут, а король останется.
Да здравствует король!
Его величество отставляет бутылку. Подходит к банке с белой краской. Указательный и безымянный пальцы обеих рук в густую смесь, а потом подносит к щекам. Два горизонта ложатся на кожу с обеих сторон – военная раскраска, подготовка к бою. Король залатал раны.
Король берет меч – нетронутую до этого строительную кисть – и тут же отбрасывает за ненадобностью. Бой продолжит голыми руками. Левую он окунает в белую банку, правую – в красную. Подходит к стене. И начинает оставлять отпечатки своих ладоней. Левая – это я. Правая – это он. Мы. Максимально близко, чтобы часть отпечатка одной пересекалась с половиной другой.
А фоном песня. И слова о том, что «мы храбрые, искалеченные, но такие, какими нам суждено быть» [23]. Король говорит, мы не фрики. Король говорит, мы – эльфы. И да здравствует такой король.
А принц. Принц никогда не возвращался так рано. Наверное, повторный просмотр срабатывает обратным волшебством, восстанавливая время. Предметы падают, машины переворачиваются, разгорается пламя, кричат люди. Но я уже не в салоне. Я на диване. В своем убежище. Среди белых кирпичей, которые ты не должен был видеть.