На языке эльфов

Когда звонок завершается, мне видно, что он длился почти тридцать минут. Здесь и без того шумно, потому вынимаю наушники, чтобы убрать в чехол. Он в рюкзаке. Рюкзак за спиной на одном из белых сидений. Их три в связке.

Я оборачиваюсь: на среднем – ты. Вот как ты это делаешь? Когда зашел, когда пришел? Я не услышал твоих шагов за барабанами машин и не узнал запах в джунглях химических порошков. Едва тебя вижу, опять это дурное чувство – дух захватывает. Мой дух – цепкими лапами твоего. Первая контрольная точка.

– С кем ты говорил? – Не здороваешься. Сегодня у тебя что-то серое в голосе. И глазами не улыбаешься. Ало-синий пуловер к красным спортивным штанам, едва достающим до щиколоток. Куртка на коленях, взгляд – снизу вверх, а ощущение: наоборот. Не даешь мне даже помолчать. Добавляешь: – Кори – это та девушка, которая иногда приезжает за тобой?

– Да.

– Кто она тебе?

У тебя нога правая трясется, ты знаешь?

– Сестра.

– Сестра? – Это что, скептический тон? – Латиноамериканка – твоя сестра?

– Она не латиноамериканка. – Вспоминаю, что надо двигаться. Нахожу чехол в переднем кармане рюкзака.

– У нее цвет кожи, как у Рианны.

– Рианна не латиноамериканка.

– Ты интересуешься знаменитостями? – От тебя как всегда сплошные сладкие фрукты и древесина. Формулы моих нерешаемых уравнений.

Когда убираю всю технику, отступаю к стиральным машинам. Подальше.

– Я интересуюсь музыкой, – отзываюсь на твой серый вопрос.

– Слушаешь Рианну?

– Почему нет?

– Ты переводишь тему. – Такой пытливый взгляд, прямая линия губ. Острый подбородок на фоне убранных за уши волос. Хочу я того или нет, у меня подкожные буквы – врассыпную.

– Это ты спросил про Рианну. – Бесшумно забираюсь на соседнюю стиральную машину, свешивая ноги. Когда ты слишком рядом, самосознание моих пальцев мне абсолютно не подвластно. Лучше тут. На расстоянии.

– Я спросил про девушку в пикапе.

– Моя сестра Кори, – по слову – не торопясь – как ребенку.

– Ты азиат. Она латиноамериканка.

– Она не латиноамериканка.

– Она сводная сестра?

– Молодец, – и киваю, натягивая рукава широкого лилового свитера.

– А ей ты сказал «ты у меня умница». – Голос ярче. Не такой, как всегда, но уже легче по весу. – Что мне сделать, чтобы ты так же разговаривал со мной?

Так ты что… ревнуешь?

– Ты умница.

Доволен? Тем, что со мной делаешь? Этими пируэтами в груди?

– А где «у меня»?

Ты не мой.

– У меня тебя нет. – Срывается быстро, машинально.

Но это правда, Чоннэ. Не вздыхай так.

– Да нет, Итан, я у тебя как раз-таки есть. Это тебя, – кто-то роняет четвертак, – у меня нет.

Звенит, бежит по грязным плитам, куда-нибудь хочет спрятаться. А ты смотришь так, что появляется ощущение, будто нет в мире такого места, где можно было бы спрятаться мне. От тебя.

– Ты тогда в первый раз сказал, что у тебя есть человек, которому ты даешься. Ты говорил не всерьез?

– С чего ты взял?

– Ты бы не позволил себя касаться, если бы у тебя уже была пара. – Круши, рушь, склоняй. – Так ведь?

Дверь открылась, закрылась. Кто-то вошел или вышел? Пространства много, звуков – тоже, и не очень яркий свет. Там женщина читала в другом конце, как она это делает?

– А что, если я только притворяюсь недотрогой? – Скажи мне, давай. – Может, я тебе вру на каждом шагу.

Когда я запомню, что тебя не обыграть словами? Ты не отвечаешь, конечно. Ты смотришь внимательно. Кутаешь, не прикасаясь, парализующим газом. Медленно убираешь куртку к моему рюкзаку на соседний стул и поднимаешься с места. Держишь взглядом, как цепями. Крепко – нет смысла дергаться.

А я, дурак, и не дергаюсь, не моргаю, зачарован, не додумываюсь колени прижать друг к другу, создать барьер, сгенерировать расстояние. А ты не дурак. Ты в два шага возле меня, между ногами и вплотную.

– Привет. – И сегодня без улыбки.

Сегодня жвачка была мятной. Сегодня. Я дурак не только сегодня.

Выпрямляюсь машинально, пытаюсь корпусом откинуться назад, подальше. А ты – наглый – ловишь меня за плечи, ладони чуть выше локтя, держишь, тормозишь.

– Если бы ты врал, – говоришь, а я мечусь глазами между твоими, – так бы не дрожал. Не задерживал дыхание, не выглядел бы так трогательно. – Ладони плавно поднимаются выше к моим плечам. – Человек, привыкший к подобным прикосновениям, – по мягкой ткани так тихо, как лифты в современных торговых центрах, – не реагировал бы на них так.

Я стараюсь думать о лифтах. Только не о сахарной россыпи под свитером или о бедрах, которые я стараюсь не сжимать, прикасаясь к твоим. Лишь бы не о том, как смотришь. Я в твоих зрачках, как в кривых зеркалах: песочно-лиловое пятно и неестественная форма. Все, что угодно, кроме этой вот секунды. После которой ты опускаешь взгляд на мои губы.

Я откликаюсь странным ощущением в животе. Колючим и чужеродным. Полный организм хвойных иголок. Ели растут в легких. Твои ладони – ласковый месяц лета – греют, текут вверх реками, скользят к шее, берут ее в легкий захват. Можно решить, угроза: теплые пальцы на голой коже шеи. Скорее всего, ощущают мурашки и сонную артерию. Все понимают, наверное.