На языке эльфов

Сказал, поначалу из-за моих волос: все пытался понять, выявить промежуток между окрашиванием. Тебе было жутко любопытно. Начал ходить за мной – и пришлось думать о погоде. Градусе, жаре, морозе или сырости. Обо всем. Ты сказал, что «научился слышать воздух». Слишком часто ходил за мной, слишком долго стоял в тишине. Звуков много, и замечаешь их не сразу. Это верно.

А еще ты бесконечно, невыносимо, убийственно, жутко упрям. Вот как сейчас. Пока носок твоего кроссовка дотошно бьет по подошве моих сапог. Это так же утомляюще, как щелканье ручки в чьих-то пальцах.

Бам. Бам. Бам.

А ты сидишь в своем надутом пуховике, смотришь вперед – то ли на других пассажиров, то ли сквозь окна, как ни в чем не бывало. Будто не донимаешь, лишая покоя.

Я отодвигаю ногу, ты придвигаешь ближе. А внешне – не придерешься. В какой-то момент что-то во мне щелкает: поднимаю ступню и давлю на твою одним резким движением.

– Э-э-эй! – Твой крик слишком громкий, по автобусу – как в рупор – жутко звонко: кто-то оборачивается, смотрит недовольно, шуршит зимними куртками. – Тебе что, мало места? – ты спрашиваешь и выглядишь так, что кто угодно со стороны решил бы, что в ситуации провинившаяся сторона – это я.

Мне остается только разглядывать твое лицо на признаки совести.

– Ну, не дуйся, – замечаешь. – Давай поговорим. О музыке! – И даже подпрыгиваешь, подаешься вперед, облизывая обветренные губы. – Я не спрашивал, какая у тебя любимая песня.

– У кого есть всего одна любимая песня? – поддаюсь, конечно.

– У эльфа?

Справедливо.

– Тогда дождь и каблуки.

– Дождь и каблуки? – Расстегиваешь слегка ворот куртки, чтобы не колола подбородок. На нем у тебя пара мелких красных пятен после бритья.

– Когда они вместе, – объясняю, облокачиваясь на спинку сиденья, чтобы видеть людей впереди. – Барабанят капли, и женщина на каблуках бежит, чтобы спрятаться под крышу. Я люблю это сочетание звуков. Оно мое любимое.

Ты мычишь рядышком. Думаешь немного.

– С дождем понятно, если вспомнить королевство твоего отца, но каблуки… – говоришь, а потом резко меняешь тон: – Кстати, все хотел спросить, почему ты никогда не рождаешься женщиной? Должен же был за семь-то раз точно.

Все-то тебе нужно знать, Чон Чоннэ.

– Отец говорил, что эльфы рождаются в условиях, для них наиболее благоприятных, – говорю, что могу сказать. – Возможно, дело в том, что мужчине было проще в те времена, в которые я жил. Не считая призыва, конечно. Не могу сказать точно. Но сейчас в мире многое меняется. Я почти уверен, что в следующий раз буду женщиной.

– Представь, я тоже? Вот будет умора, если мы снова будем одного пола. – Это вынуждает обернуться. Хочется тебя притормозить, осадить, что угодно, только не наткнуться на своенравный взгляд и поспешность реакций. – Только ничего не говори, сейчас же начнешь отбивать и прочее-тамогочее. И знаешь, я вот только что понял, что у тебя никогда не было детей, если ты ни с кем не был в сексуальном плане, правильно же?

Запоздалый вывод, но хорошо, что он все-таки до нас добрался.

– Будь я даже активным сексуально, их не было бы все равно.

– Почему это?

– Эльфы, пренебрегающие даром бессмертия, никогда больше не могут дарить жизнь.

– Ты только не злись, – опасливо прикрываешь левый глаз: всегда так делаешь, когда не знаешь, что может меня обидеть, а что нет, – но не слишком ли суровое наказание для самоубийцы? Я имею в виду, это же… программа самоликвидации, которую сама же природа поместила в нас по умолчанию. Тогда почему она так наказывает за то, что кто-то все-таки пользуется одной из данных ею программ?

Я скрываю желание тебе улыбнуться или хоть как-то поощрить эту твою страсть к вопросам и стремлению разбирать ответы по молекулам. Вместо этого снова отворачиваюсь к безымянным людям впереди:

– Не думаю, что проклинает природа.

– А кто же?

– Сами. – Не знаю, в курсе ли ты, мой упрямый человек, что мы сами себе бог, дьявол и судья. – У чувства вины жирный отпечаток. Возможно, если б я тогда не ругал себя за то, что собираюсь сделать, не твердил, что слабый и ни на что не годный маленький недоэльф, сейчас все было бы иначе. А так получилось, что я взял и сам себя наказал.

– Сам себе кара, значит?

– Все сами себе указ и наказ, – устало вздыхаю. И тоже почему-то облизываю губы.

– И никакого… допустим, гнева Божьего?

– А ты верующий?

– А ты еще не понял? – Твой вопрос такой простой, на самом деле. И правда: уж по части веры мне стоило догадаться.

– Католик?

– Алкоголик, – язвишь, копируя мой вздох. – Я могу поверить в то, что мне рассказывают. Не в то, что навязывают, – все-таки разъясняешь. – А до Бога я еще не дошел. Только до тебя. Думаешь, дальше идти есть смысл?

Страшно немного от того, как много ты сводишь ко мне. Плохо. Плохо и… И еще много чего другого, с чем потом жить. Пытаться.

– Маленький недоэльф. – Поймал и запомнил. Смакуешь с легкой улыбкой, какую я чувствую по голосу.

– Очень мне подходит теперь, – говорю негромко.