На безымянной высоте

— Значит, выходит, веры им нет никакой, — кивнул Степан.

— Может, и верно, — хмуро сказал Иван Безухов, глядя на одного Степана. — Только непонятно тогда, зачем он это все Михаилу рассказывает…

— А чтобы в доверие войти, — ни на секунду не задумался Степан. — Война заканчивается. А жить-то хочется. Что ж тут непонятного.

Иван Безухов не ответил. Помрачнел еще больше.

— У него семья, больная внучка на руках, тоже понимать надо, — сказал он после паузы. — Не до того ему… Ты, Миша, горчичники и таблетки им отнес?

— Отнес, — кивнул Михаил. — Ева прослезилась. Не знала, как благодарить. Внучке, говорит, вроде лучше стало.

Снова наступила пауза, в течение которой все крутили самокрутки из конфискованной у политрука газеты, не забывая поглядывать в сторону противника. Взлетающие ракеты на короткое время освещали их лица.

— М-да… — многозначительно вздохнул Иван. — Так чего ты хотел сказать? — обратился он к Степану. — Ты-то что с этими власовцами предлагаешь сделать?

— А что тут думать? По команде доложить — пусть начальство само и решает. Не нашего ума дело.

— Тогда ты и докладывай, — хмуро ответил Иван Безухов.

— А ты?

— А я не собираюсь. Раз они нам помощь предлагают…

— Значит, пусть эти власовцы, этот кулак, сдавшийся в плен полякам, этот красноармеец-дезертир, продолжают жить в тылу нашей армии? — повысил голос Степан. — Внучкой прикрылся, а кому он служит, если поит своей самогонкой и наших, и власовцев?

— Он никому не может отказать, — негромко напомнил Михаил. — Чтоб пулю в лоб не схлопотать. Ты, Степа, тоже у него бывал. И к его самогонке прикладывался. — Михаил явно держал сторону Ивана. — И еще нахваливал… Или забыл?

— Пил, да, но совести не пропил! — завелся Степан еще больше.

— Только поспокойнее, мужики, — сказал Иван, выглядывая из землянки. — И потише. Сначала сами разберемся, прежде чем к начальству бежать, верно я говорю?

— А ты чего молчишь? — спросил Степан у Прохора.

— А что тут говорить? — отмахнулся тот. — Тоже рыло в пуху. Бывал у него, дезертира этого, сам знаешь. И не один раз. Только писать объяснительные нашему особисту не желаю! Иван правильно говорит. У самих головы нет, что ли? Чуть что — сразу к начальству…

— Та-ак… — растерянно удивился Степан. — Выходит, один я такой, да? Все, стало быть, в ногу, один я шаг вам сбиваю? Не понимаю, мужики, что это с вами? Война-то еще не закончилась, приказа о демобилизации не было! Стало быть, первым делом остается дисциплина. Стало быть, не нашего ума это дело — казнить дезертиров или миловать.

— В том-то и дело, что дезертиров не казнят теперь, а к нам в пополнение присылают, — усмехнулся Прохор, сворачивая новую самокрутку. — Лейтенант, поди, прямо сейчас их бумаги смотрит…

— Прав ты, Степа, только не в том дело, — сказал Иван Безухов, помолчав. — Да и не о том мы говорим. Может, мы, мужики, вообще видимся в последний раз. Утром дадут приказ, а потом и поспорить будет не с кем. Я ж вам доложил уже о том, что своими ушами слыхал. А вы будто забыли…

— Это верно, — кивнул Прохор. — Надо самим прикинуть, как быть, раз уж начальство нас списало.

— Ты, Проша, думай, что говоришь, — предостерег его Степан. — А ты, Ваня, точно это все расслышал? Может, показалось чего?'

И все разом взглянули на Ивана Безухова.

— Все точно. За что купил, как говорится. Но еще раз предупреждаю: не для посторонних ушей. Все поняли?

— Да как не понять. Мы, Ваня, в твоих словах ничуть не сомневаемся. — Степан положил ему руку на плечо. — Думаешь, мы сами не видим, не понимаем? Глаз у нас нет? Вот урок этих специально к нам в роту пригнали, чтоб большое наступление изобразить и у немца силы оттянуть. Только наша разведрота, даже усиленная, как ни тужься, на дивизию не тянет… Я до войны щуку на живца ловил. Щука и то понимала. Если пескарь на крючке сдох уже — она на него и не глянет.

— Зато артподготовка и авиация будут на нашем участке по полной программе, — упрямо сказал Иван Безухов. — Чтоб немец поверил. И на нас навалился. Потом-то он сообразит, да только пока спохватится, как бы поздно не стало. Все правильно наши начальники придумали да рассчитали. Не зря погоны носят. По-другому с немцем нельзя. Не мы, так другие. До сих пор были другие. Теперь мы.

— Да это-то понятно, — протянул Степан, не выказывая особого воодушевления перед находчивостью начальства.

— Обидно только живца изображать, — и здесь не удержался, съязвил Прохор. — Пока что живого.

— Тут вот что, — сказал Михаил. — Тут другое. Жалко дураком помирать в самом конце войны, я так думаю. В начале, в сорок первом, не так было бы обидно…

— Не мы, так другие… — повторил Иван. — Мы-то чем лучше?

— Выходит, что хуже. — Степан неприязненно кивнул в сторону тыла. — Раз нас начальники к уркам приравняли, к тем, по ком нары плачут. Бок о бок с ними в атаку побежим…

— Да не в этом дело, — снова не согласился Иван. — Ты смотри, кого собрали-то с бору по сосенке? Нас, стариков, да урок этих. И правильно сделали, между прочим.

— Как это — правильно? — не понял Степан.