На безымянной высоте

Все встали и потянулись с кружками к Косте и Лиде. Костя держал кружку в руке, не зная, с кем он чокается, и кивал, когда Лида вполголоса подсказывала.

— Спасибо, товарищ майор, спасибо, товарищ старший сержант… — говорил он растроганно. — Спасибо, что пришли… — И обратился ко всем: — Не подумайте, я вас всех помню и узнаю по голосам…

Ася не выдержала и громко расплакалась, и Катя тут же встала и отвела ее в сторону от стола. Костя замер с кружкой в руке, о которую продолжали чокаться другие.

— Ася, не плачь, все у тебя будет хорошо, вот увидишь.

— Да это наркомовская, в натуре, больно горькая, — громко сказал Малахов. — Вот она и расплакалась! Подсластить бы чем не мешало…

— Горько! — облегченно подхватили гости. Молодые целовались, мужчины, глядя на них, отворачивались, а девушки не могли сдержать слез.

* * *

Разведчики из взвода Ивана Безухова старались отоспаться днем, перед выходом в ночной поиск, и заснули сразу. Только Степан Каморин еще долго ворочался и никак не мог отключиться.

А когда наконец уснул, приснилось ему детство; это, скорее, был не сон, а воспоминание: будто он снова у себя, в сибирской деревне, и провожает отца на германскую войну. Народу много, играют гармошки, поют и плачут дети и бабы.

С Богом! Тронулись подводы, заполненные пьяными новобранцами, за ними идут ревущие бабы и дети. Степан тоже идет, плачущая мать отстает. Отец бледен и трезв, он молча смотрит на сына, но не машет рукой на прощание, как другие, а будто хочет что-то ему сказать. Его губы шевелятся, но Степан его не слышит. Все провожающие уже отстали, один Степан все старается догнать, но подвода с отцом все отдаляется.

— Тятя, тятя! — в отчаянии закричал во сне Степан, разбудив других разведчиков. — Ты че сказал-то?

Но новобранцы уже далеко, и лицо отца превращается в неразличимое бледное пятно.

Степан упорно, из последних сил бежал за ним, уже стемнело, зажглись звезды, и вот он оказался в незнакомом поле с далеким пологим холмом, на котором растут дубы. Уже и подводы не видно и не слышно, и маленький Степан остался один под звездным небом.

— Тятя! — в отчаянии закричал маленький Степан. И упал на землю. Потом встал и упорно пошел к опустевшему горизонту, всхлипывая: «Тятя, тятя…»

И вдруг услышал глухой голос отца, казалось, доносящийся отовсюду:

— Сынок, не ходи за мной, не ищи меня.

Разведчики переглянулись, потом посмотрели на часы, наконец, сели, уставившись на спящего тяжелым сном Степана, но будить его не стали. Потихоньку начали собираться.

* * *

Ночью они вышли на передовую, заняли свой секрет. Иван Безухов какое-то время разглядывал немецкие позиции, потом оторвался от бинокля и обернулся на своих старых товарищей. Прохор, Степан, Михаил — все вроде здесь. И все свои. Над немецкими позициями, как всегда, как было все эти годы, взлетали ракеты. И тоже, как всегда, раздавались автоматные и пулеметные очереди.

— Ваня, может, пора? — спросил Степан.

— Пусть побольше стемнеет, — сказал Иван Безухое. — Или вы тут без меня привыкли средь бела дня за «языком» ходить?

— Всякое бывало… Днем-то они как раз не ждут, — заметил Степан. — С лейтенантом вот сходили, все было честь по чести, самого полковника взяли, а вот поди ж ты… Мертвого приволокли.

— Ну что, все слышали, что политрук сказал? — спросил Иван Безухов, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Вроде он сказал, что только до границы, — неуверенно ответил Михаил.

— Да он еще не то скажет, раз ему велено… Свою голову пора иметь! — посуровел Иван. — Высота эта, сам слыхал, уже за границей. Говорят, два километра от передовой. А на слух я пока не жалуюсь. Карту бы еще посмотреть… Лучше скажи, что тебе этот пан Маркел передал? — спросил он Михаила.

— Не Маркел, а Марек… Так вот, хотят они, власовцы которые, помочь нам. Будто проходы они в минных полях знают. Марек их на этот счет еще раз предупредил. Покажут проходы — могут рассчитывать на что-то. Обманут — разговор, мол, с ними будет короткий.

Неожиданно со стороны немцев началась стрельба, разведчики прижались к земле. Трассирующие пули летели над головами, ухали минометные взрывы. Потом все так же неожиданно стихло, как и началось. Приподняли головы, переглянулись.

— Пугают фрицы, — констатировал Степан. — Ну так что, мужики, скажете?

— Насчет чего? — не понял Иван Безухов.

— Все же непонятно мне, мужики, насчет этого Марека и его власовцев, — сказал Степан Безухову.

— Война к концу, все жить хотят, — вздохнул Иван. — Что ж тут непонятного?

Снова пауза, в течение которой все внимательно смотрели в сторону противника. Взлетающие ракеты на короткое время освещали их лица.

— А если б не к концу? — наседал Степан. — Показали бы они тебе проходы? А вот бы они тебе показали!

И сделал характерный мужской жест.

— Или с чего он, Маркел этот твой, или Марек, так о них забеспокоился? — спросил Степан. — И с чего ты думаешь, будто он для нас старается?

— Неужели непонятно? — хмыкнул Прохор. — Он сам к полякам в плен попал, а они — к немцам. Вот и сочувствует… И говорит, будто ни сам, ни власовцы эти в наших не стреляли, а как проверишь?