Внутри кабак, с незатейливым, как и вывеска, названием "Две пузатые кружки" был интереснее. Не широкий, на четыре длинных стола, первый этаж дополнялся любимым многими трактирщиками питейным уголком на втором, прямо перед проходом к комнатам. Там, подобно своеобразной вип-ложе, располагались еще два стола покороче, разделенные парой массивных колон. Попасть на него придя с улицы, было возможно только за хорошую звонкую монету, сняв на ночь одну из комнат. Иначе владелец кабака бы просто попросил спуститься. Сейчас, кстати, он тоже не пустовал. Как и остальной зал в сгущающихся вокруг сумерках. В набитой к вечеру питейной найти свободное местечко удалось не сразу, но все ж таки, не зря говорится "в тесноте всегда можно подвинуться еще немного". А когда места ищут две прекрасные девушки, и плевать на следующих за ними еще трех не особенно крупных мужчин, то подвинуться хотели многие. Но чуть-чуть. Чтобы не сильно, и прелести тесноты ощущать не только с такими же сдвинувшимися соседями, но и с девами, коим было освобождено место. Впрочем, этого удовольствия они были лишены мною и Коралом, довольно нагло обступившими девчонок. Третьим участником нашего полузакрытого коллектива был молчун Ботлби.
Не прошло и минуты, как сквозь толпу посетителей к нам пробилась девушка разносчица. А еще спустя минут десять мы впятером, попивая местного эля, набивали изголодавшиеся животы различной вкусной снедью. Эль оказался весьма недурен, хотя и чувствовалось, что разбавлен немного. Но с этой проблемой местного мира я уже начал мириться. В любом случае он не стоил того чтобы из-за него портить спокойный вечер.
-... а затем этот кабан вылез из кустов и ка-а-ак припустил на нас! - Один из крестьян или подмастерьев по соседству надул щеки и выпячил глаза, в такт рассказу, чем добился заливистого смеха сестренок и продолжил. - Ну а мы с криками "да какая же это лисица!" понеслись все кто куда. Кабан, явно поняв, кто среди нас самый главный и сильный, погнался за мной. Он хотел сперва меня сбить, а после и остальными заняться...
- Да он просто самого объемного увидал, понял что наестся! - расхохотались кто-то из слушателей.
- Или самого страшного! - поддержал кто-то еще. - Кабаны человечиной то брезгуют, зато рожи терпеть не могут!
- Да типун на тебя! Все они жрут! Да еще как!
- Да где ж то все?..
- А ну тихо! - гаркнул рассказчик, и вновь дополняя речь активной жестикуляцией, продолжил. - Жрут - не жрут! Какая разница если на клыки насадить успеют? Вот то-то же! Но, слава Свету, ноги мои быстры были. Успел я добежать до какого-то дерева и заскочить на самую низкую ветку. И, значится, только ноги подтянул, как слышу "Бабах!" и дерево крениться начинает! Смотрю под ноги, а там этот кабанище по уши дерево пробил и застрял, выбраться не может! Дерево видать уже помирало, али еще чего, но бивни его в нем хорошо увязли. И смотрю я, четыре ноги землю елозят да глухой визг откуда-то из-за него слышится, а эту клыкастую бестию из себя дерево не пускает. Так что вот!
- И чего? - спросил кто-то из слушателей.
- А ничего, - усмехнулся в ответ рассказчик, довольно откидываясь. - Я себя знаком Птицы Света осенил, благодарность небу вознес да и прибил его, чтоб не мучился. Мясо его было, ммм... - он с наслаждением прикрыл глаза.
- Да брешишь ты все! - хмыкнул кто-то с другой стороны стола. - Это чтоб ты при таких телесах на ветку запрыгнул, так там все дерево бы моментально осело!
- Да я тогда был строен и могуч! В юности ж моей происходило неуч!
- Да ты кого неучем назвал! Да чтоб ты знал я вон пару лет назад...
Байки рассказывали все, кто мог. Много, повторяясь, но с задором и кучей эмоций. Это было местным телевизором, интернетом и футболом одновременно. Если бы не это, то кроме как пить совсем ничего бы и не осталось. Мы, как люди приезжие, тоже были вовлечены в это буйство историй, и тоже немного рассказали о своем путешествии с караваном. О бешеных горцах севера, о снегах и тишине в горах зимой, о ярмарках в прошлых городах, о нападении крестьян. Последнее особенно зацепило местных, учитывая, что дело происходило всего в неделе пути от сюда. Нет, чувства солидарности местных к "тем несчастным крестьянам, что были вынуждены на нас напасть", ни у кого не возникло. Вышли на дорогу с топорами - сами себе подписали повинную. Городские крестьяне были в этом далеки от селян, слишком многое для них зависело от различных торговцев и приезжих из окрестностей селян, чтобы одобрять хоть какой бы то ни было разбой на дорогах. Печально, но плохо!