Мысли широко

Следующая история — о Дэвиде Трутмане. Я включил сюда его случай, потому что медицинский персонал не хотел сдаваться в борьбе за него. Это яркий пример проявления способности широко мыслить и отдавать самое лучшее. Все, кто участвовал в борьбе, готовы были пойти на любой риск. Хи-рург, который первым оперировал Дэвида, и нейроонколог продолжали пробовать все. Мы трое знали, что у мальчика самый плохой прогноз. Состояние Дэвида ухудшалось, но он тоже был твердо намерен бороться за свою жизнь. У него диа-гностировали первичную опухоль мозгового ствола. Другой нейрохирург клиники Хопкинса назначил Дэвиду курс лучевой терапии. Поскольку опухоль продолжала расти, через два года он перевел мальчика на химиотерапию. Он надеялся, что по крайней мере это поставит опухоль под контроль. В 1988 году Дэвиду стало так плохо, что нам приходилось постоянно увеличивать ему дозу лекарств. Но опухоль все-таки росла. Я вряд ли найду слова, чтобы описать, как выглядел Дэ-вид Трутман, когда я увидел его в 1988 году. Ему был 21 год. В прошлом — активный человек, работал механиком. Но все изменилось, когда в 1984 году ему поставили диагноз. Из-за лекарств и химиотерапии его тело было слабым и обрюзгшим, и передвигался он только в инвалидном кресле. Мы с его врачом и другими нейроонкологами пришли к вы-воду, что патология, которую мы много раз рассматривали на магнитно-резонансных томограммах, явно прорастала в ствол головного мозга13. 13 Можно проиллюстрировать опухоль мозгового ствола смешиванием красного песка с го-лубым. Когда они смешиваются, цвет становится расплывчатым, теряя свои границы. Так и опухоль проникает в мозговой сгвол. Но наше сканирование показало, что «песок не сме-шался», опухоль не стала расплывчатой. Мы видели четкие «границы» или «области». Когда такая четкость границ сохраняется, иногда стоит попытаться прооперировать больного.

— Почему бы не забраться туда вслед за ней? — спросил я после того, как мы завершили все анализы и тесты. — У тебя уже были успешные операции на мозговом ство-ле, — сказал мой коллега. — Пациенты выжили. Так что я согласен. — По крайней мере, есть надежда вытащить опухоль оттуда без полного разрушения мозга пациента, — сказал кто-то еще. Так что мы решили вступить в борьбу. Как я и ожидал, операция оказалась трудной. Было непросто добраться до мозгового ствола Дэвида. Годы рубцевания после предыдущей операции, химиотерапия и лу-чевая терапия изменили состав тканей, превратили их в твер-дые и кровоточащие. Мы чувствовали отчетливые границы и поля тканей, ощущали, как они менялись от одной плоскости к другой. Это было похоже на попытку вкопаться в глубь огромной корзины с песком в поисках крошечной капсулы с ни-троглицерином. Вам нельзя раздраженно лопатить ее, потому что вы можете ударить по капсуле, и это приведет к взрыву и необратимым повреждениям. Наконец я извлек опухолевую ткань из мозгового ствола. Дэвид получил ударный послеоперационный курс терапии — ударный, потому что у него началось воспаление лег-ких, возникли сложности с пищеварительными органами, вспыхнула возвратная лихорадка, и даже появились осложнения с шунтом, который мы ввели. Но Дэвид не сдавался. Его мужество вдохновляло меня и всю команду. Помню, как доктор другого профиля приходил осмотреть мальчика, когда он был чуть ли не в самом тяжелом состоянии. Возможно, стараясь быть полезным и не возбуждать в Дэвиде ложных надежд, коллега сказал: — Ты никогда не сможешь снова глотать. Смирись с тем, что тебя придется всегда кормить через зонд. — Ну, вы ошибаетесь, — сказал Дэвид своим уже слабеющим голосом, но так убежденно, как только мог. — Я непременно буду снова глотать. Я буду делать все, что захочу.