Так вот.
Поскольку концептуализм (а все-таки я отношу Вас, даже с большим основанием, чем себя, к представителям именного этого направления, в то время как себя могу охарактеризовать более туманным способом как представителя «общеконцептуального менталитета») пришел и поначалу развивался в сфере изобразительного искусства, и основной его пафос был языковой, сопутствовавший сильнейшей вербализацией изобразительного пространства (вплоть до полного иногда размывания его) и сфер культуры, то он индуцировал в литературе процесс как бы встречный (как бы своим мощным силовым полем притянул, искривил литературные пространства, впрочем, как и смежные области классического изобразительного искусства искривил тоже, где в результате объявилось огромное количество мутантов) — то есть в литературе он индуцировал превращение текста в объект, акцентацию в нем манипулятивного аспекта, который существовал в нем всегда, но в латентном, неотрефлектированном состоянии (перелистывание страниц, кассетирование томов, выдергивание листов и вырезание цитат и пр.).
В плане же существования самого текста как перекладывания карточек, наиболее явно, в почти онтологической чистоте, объявляется процесс ритмообразования, доводящий почти до обморока сам текст и его воспринимающих, когда каждая следующая фраза выплывает почти из провала в небытие, из метафизической тьмы, что позволяет (на верхнем уровне существования текста) пропустить, выбросить несколько карточек (но в смысле критической массы текста они все равно существуют, прорисовываясь на этом верхнем уровне как бы пунктиром неким, для сознания и чувства неподготовленного вроде бы и не выявляясь в знаках, но как бы ощущением неартикулируемым), кстати, Вы иногда и поступаете сами подобным образом, пролистывая некоторые карточки при чтении, правда, при этом делая некоторые жесты и гримасы неудовлетворенности этим перелистываемым куском текста, то есть пропускаете их по личным мотивам, я бы их перелистывал холодно и торжественно. И еще хочу сказать, что, видимо, оттого (ну, конечно, не только от этого, вернее было бы сказать «и оттого тоже») столь однородны тексты Ваши, что, обрубая, опуская концы каждой обрубленной карточки почти в небытие и вытаскивая другую, даете тем самым (однородностью сугубой текста), даете возможность тексту стать единым пульсирующим организмом.
Вот.
Как вернуться в литературу, оставаясь в ней, но выйдя из нее сухим![123]
(Что-то о Рубинштейне Льве Семеновиче и чрез то кое-что о себе)
Поэма
1988
Название сего опуса не есть бессмыслица ни как формула временной последовательности поступков (правда, в обратном порядке), ни как последовательность логическая, для простоты описания расчленяющая на стадии некий процесс взаимоотношений авторских интенций в ходе сотворения вещи.
По внешнему облику результаты этого процесса, при желании выяснить генезис стиля, могут быть в какой-то мере соотнесены, скажем, с поздними лукавствами Розанова или с достаточно жестко-конструктивными опытами Чичерина и, наконец, с обэриутскими прозаическими, преимущественно, произведениями. Должно заметить, что многолетняя и тотальная отрубленность культурного опыта двух-трех поколений от культурного опыта наших предшественников начала века, при их неожиданном появлении вынудила относиться к ним как к неким ископаемым родственникам, вошедшим в нашу жизнь не через живое наследование последовательно накапливаемых признаков и родовых привычек (как это было, кстати, с литературой и картинами гораздо более древними), но дивно явленным образцом раритетного чуда.