Мысли

Естественно, у разных родов искусства разная степень зависимости от физиологических особенностей и возможностей человеческого организма, от общеантропологических основ. Ясно, что балет наиболее зависим от таких фундаментальных антропологических оснований, как мышечная возможность преодоления земного тяготения, прямостояние и переход к движению через потерю равновесия, скорость передвижения и фиксированность при стоянии, поворотах и вращениях, зрительное восприятие, хотя и меняющееся, конвенциональное, но и имеющее основания в принципе строения человеческого тела и соразмерности его частей и пластичности их сочленения. Ну, естественно, множество прочих мне неведомых по принципиальному неведению и невежеству в данной сфере деятельности деталей и всевозможных примочек, типа выворотности, там, подъема, легкости костяка и пр. Но это не мое дело.

Продолжим. В меньшей степени эта зависимость от физиологии, но вполне достаточная проглядывается и в музыкальном исполнительстве. Но практически и здесь известен «эффект Маугли», то есть тех случаев, когда младенцы были украдываемы животными. Так вот, если они находились в зверином обществе, может быть, и более обаятельном, чем нынешняя городская среда, но если они находились в нем дольше чем до 4 лет, возможность их обучения человеческому языку уже равна нулю. <…>

А теперь об обещанном совсем-совсем другом. О бедном-бедном теле, которое прыгает, бегает, вращается, падает, ползет и извивается. Это ему дано антропологией. Привычной, старой антропологией.

И вот, не касаясь идеологических основ иной, новой антропологии, представим, что у человека, танцора, к примеру, три ноги. А что, нельзя? — можно! Или что он вообще — шар. Что, нельзя? — можно! Или оно может зависать на бесконечное время на любой высоте, передвигаться с неимоверной скоростью и исчезать почти мгновенно. Причем все это не на экране или в виртуальном пространстве, а в живой суггестии присутствия. Понятно, гений и двумя пальцами изобразит нечто, что некоему обросшему подобию сороконожки тучей ног не под силу. Но мы не о гениях, а о тексте.

Ну, естественно, третьи, четвертые, пятые ноги, необыкновенные зависания, катящиеся колобки безмерно расширяют арсенал балетного текста, будь они в наличии. Но все это лежит в парадигме привычного существования балета антропологически телесного, структурированного и ритуализированного передвижения в привычном пространстве. Но предположим, что та же новая антропология одарит человека еще одним органом чувств, или, скажем, бытованием еще в одном, добавочном измерении. Ну если, условно, представить себе возможность видеть перемещения и способы существования множества человеческих астральных и ментальных тел, которые выходят на ту же самую сцену, абсолютно сценически и пластически не согласованные, не продуманные, не соотнесенные с движением внешнего трехмерного тела. Понятно, что как-то они с ним связаны, как, скажем, отдельная, пластически не встроенная в общее действие рука, конечно же, дергается вослед телу. В этом случае созерцатель будет видеть как бы картонную выстроенность переднего плана и безумный хаос на всей остальной глубине действия.

По всей вероятности, всего этого не случится, или будет абсолютно иначе. Скорее всего. Но я вас просто призываю взглянуть на все это вообразимо-невообразимое не как на реальное или возможно-реальное, но просто как на точку зрения, на взгляд, мысленно укрепившись в котором можно обернуться назад. Взглянуть на обветшалость не просто классического традиционного балетного текста, но на истонченность балетного текста как такового, как и вообще любого рода текста. Истончение вообще привычного антропологического текстоцентризма. С точки зрения, тотально перекомпоновывающей наши нынешние критерии и оценки произведений искусства, да и сами эти искусства. Нечто подобное мы уже имели в нашей истории, когда вся предыдущая культура переводится на новый язык с неожиданными провалами и, наоборот, с выходом на авансцену качеств, прежде не столь ценимых. Например, иконы, перенесенные в музеи и ранжированные по степени красоты рисунка и колорита, в пределах старой культуры были просто сакральными объектами. Они нисколько не теряли своей ценности от того, что были, скажем, полностью укрыты окладами или потемневшими до абсолютного неразличения красок и линий. Или, скажем, аксессуары шамана в нынешнем музее могут быть разнесены по разным отделам. Бубны, колокольчики и прочие причиндалы — в секцию музыкальных инструментов диких народов, а одежда и прочее — в отдел быта.

Но это так, для примера.

А разговор о новой антропологии заведен вовсе не для того, чтобы кого-либо здесь шокировать, обидеть или же развеселить. Или же для неких экзотических красот. Нет.