Мысли

Весьма короткий объем повести не позволяет вычленить на ее пределе какой-либо осмысленный законченный сюжет. По настрою и ситуативным обстоятельствам повесть относится к вещам типа «Три товарища» Ремарка. К концу в ней даже прорисовывается некий зародышевый сюжет спасения тремя приятелями своего боевого друга. Надо заметить, что вкрапленные военные эпизоды на удивление бледны и формальны, что вызывает подозрение: не написаны ли они с чужих слов. Или, в противном случае, это ставит проблему культурного табуирования травматического опыта, что вполне понятно и оправданно с точки зрения выживающей человеческой личности, но совершенно провально в случае реализации ее как писателя. На фоне современной прозы, повесть удивительно целомудренна. Даже в фронтовых отрывках персонажи изъясняются исключительно деликатно и эвфемистично. Короткие минималистические фразы и повествование от первого лица придают вещи некое строгое и лирическое звучание, но резко обрезают горизонт используемых слов, языков и захватываемых в действие событий.

<Павел> Пепперштейн. <«Мифогенная любовь каст», том 2>

Это произведение (в данном случае мы рассматриваем второй том, хотя, понятно, он неразрывно связан с первым, и все здесь сказанное, вполне относится к обоим томам) на российских пределах, пожалуй, первое и пока единственное явление столь популярного в мире жанра фэнтези с его тягой к монументальности, эзотерике и притом некой, если не глумливой, то лукавой, что ли, ухмылке. При определенной оптике и попадании в ритм повествовании оно вырастает в грандиозное построение, наподобие вполне прочитываемого в подоснове великого китайского романа «Путешествие на Запад». Читавшие его, несомненно, обратят внимание на предметы, используемые героями Пепперштейна в качестве оружия и имеющие прямые аналоги в китайском произведении. Бесчисленные фантастические и почти непредсказуемые превращения героев и перекраивания ситуаций не могут не порадовать вкус пристрастного читателя. За простотой языка и как бы даже наивностью изложения (как и все подобного рода тексты, данный тоже исполнен изрядной доли неизжитого инфантилизма) проглядывает немалая начитанность, погруженность автора в мир современных философских идей и писаний.

<Владимир> Шаров. «Воскрешение Лазаря»

Это произведение можно вполне определить как серьезное и ответственное. Оно воспроизводит достаточно привычное для русского читателя смешение жанров семейного романа и романа идей, помещенного к тому же, в данном случае, внутри жанра романа в письмах. Надо заметить, что уже с первых страниц жанр писем становится тесен для автора, и он просто переходит к длинным повествованиям, формально распределяя его по письмам. Думается, что такой прием был необходим автору, чтобы не излагать от собственного лица многочисленные библейские, теологические, историософские и церковно-религиозные идеи, разработка которых выдает в авторе недюжинное знание предмета и неложное искреннее погружение в них. Однако это же предполагает и в читателе специальную заинтересованность в данном предмете и достаточную информированность. Роман весьма подробно касается почти всех актуальных для России XX века идей и проблем — лагеря, религия, генетика, поэты и их жены, народ и власть, спасение, церковь при советской власти, евреи. Идея памяти как спасения заставляет автора населять свое произведение бесчисленным количеством героев, поминая многочисленные детали и извивы их биографий, что придает роману порой вид труднопроходимой местности. Однако, видимо, в этой вязкости и есть основная прелесть для автора и его читателей. С самого начала романа заявлены фантасмагорические темы и развития линий сюжета, которые нарастают к концу. Одни из них вполне удачны. Другие, как, к примеру, некий вымышленный период советской власти, — на мой взгляд, выглядят неубедительно.

«Детеныш»[101]

Несомненно, роман из разряда черных. В достаточно мрачные картины тяжелого детства нескольких героев, включая и эпизодических и главного, вплетены мотивы серьезного, неиронического сатанизма и некой популярной эзотерики (недаром неоднократно на страницах романа проскальзывает имя Мамлеева). Изобилует роман и неприятными, загадочными и необязательными смертями. Ну, в пределах легко просчитываемой задачи отобразить явление сатанизма и даже детского воплощения чуть ли не самого Сатаны в нашем мире это как бы вполне оправданно, хотя и немного напоминает сюжетные ходы голливудских фильмов на ту же тему.

В отличие от прямолинейного поп-письма, в данной вещи, наличествует, как непременный атрибут интеллектуального подхода к этой теме, непременное вплетение в сюжет снов, психиатрических лечебниц и видений. Но знание питерской культурной, полубогемной и алкогольной среды, ее персонажей и несомненная словесно-пластическая одаренность автора делает роман легко читаемым, почти с детективным азартом (кстати, кое-где ненавязчиво объявляются и черты жанра журналистского исследования).

<Сергей> Коровин. «Прощание с телом»