Мышь

Все Тонины попытки завести разговор наталкивались на подобные мрачные односложные ответы. Когда Электрозаводский мост остался позади, у Тони наконец закончилось терпение:

— Лавр, что с вами? Почему вы перестали вообще со мной разговаривать? Что вы в парке такого увидели?

Старик скорбно покачал головой, он, казалось, раздумывал, стоит ли посвящать Тоню в свои размышления.

— Я думаю, дорогая Тоня, о своих сусликах.

Тонино лицо явственно отражало недоумение, поэтому Лавр поторопился объяснить:

— В парке, когда мы шли мимо «спящих» заражённых, я вспомнил сусликов и их умение впадать в спячку.

— Ну и?

— Я боюсь, что я также понял, как оказался в тюрьме, и кому и зачем понадобились мои исследования. Понимаете, я же формально в Лефортово попал потому, что мои работы постфактум получили гриф «секретно».

— Пост чего?

— Это выражение такое, не важно. Значит «задним числом». Вот я опубликовал свою монографию, и в момент публикации никакого грифа «совершенно секретно» на ней не было. Её свободно обсуждали, я читал лекции, ездил даже за границу, но потом, видимо, какой-то другой учёный использовал моё открытие в своём секретном проекте…

— И из-за этого ваша работа автоматически стала секретной, а ваши обсуждения, лекции и поездки — изменой родине? — закончила за него Тоня.

— Именно так. Но меня волнует не это, как вы понимаете. Я на свободе, тюрьмы нет, по сути, и государства, в котором мы с вами вчера ещё жили — тоже нет. Но, глядя на заражённых, я вдруг подумал, что может быть, тот человек, который создал этот вирус — что он использовал мои открытия… А значит я, может быть, несу долю ответственности за весь ужас, который мы с вами видим вокруг.

Тоня потрясённо молчала. Теория Лавра звучала пугающе логично.

— Ну а если и так, вы ж сами мне говорили — суслики были для полётов в космос…

— Это правда. Но это, боюсь, не снимает с меня ответственности.

Тоня была с этим не согласна. Пусть формально Лавр был прав, мысль о том, что он должен чувствовать вину за произошедший не по его воле ужас, казалась ей ужасно несправедливой и неправильной.

Они шли и шли, и Тоня уже устала. Она смутно помнила, что большая заправка с кафе должна быть на набережной за Метромостом. Они как раз прошли здание «Электрозавода», значит уже скоро и мост. Эта мысль подбодрила Тоню.

— Лавр, вы как? Думаю, нам ещё километр идти где-то, но зато потом и поедим и, наверное, заночуем.

— Километр ещё пройду. Тоня, вы за меня так сильно не беспокойтесь, я хоть старый, но в общем вполне себе ещё крепкий. Правда есть, действительно, уже очень хочется.

Тоня ускорила шаг, Лавр последовал её примеру. Скоро река сделала поворот, и они вышли на прямую часть Семёновской набережной и увидели Метромост, с которого свисал поезд. Очевидно, он вылетел из тоннеля на скорости, которая во много раз превышала максимально допустимую. На мосту остались лежать два вагона, а четыре других сейчас перегораживали набережную. Всё пространство под мостом и вокруг вагонов было усеяно телами — как погибших при падении, так и заражённых.

— Бляяя….

— Очень точное описание. Интересно, сохраним ли мы к завтрашнему утру способность удивляться? Кажется, уже всё увидели, что могли, но нет…

— Ещё какой-нибудь херни обязательно увидим, вот уверена я в этом.

— И наверняка вы правы. Пойдёмте? Нам ещё надо понять, как мы через эти баррикады будем пробираться.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что пройти они всё-таки смогут и довольно спокойно. Вагоны метро при падении расцепились. Несмотря на то, что упали они на набережную, полную машин — поэтому погибших было очень много, — это, кажется, и помогло сейчас Тоне и Лавру. После падения произошло несколько взрывов, которые немного раздвинули вагоны. На счастье, заражённых именно на набережной не было. Лавр заметил группу на другой стороне Яузы, но для них она никакой опасности не представляла.

Пробравшись кое-как сквозь груды искорёженного железа, Тоня и Лавр вышли к красному зданию заправки.

***

Владимир Рудольфович Соловьёв пережидал обрушившийся на Москву апокалипсис в гранд-кафе «Доктор Живаго». Так вышло случайно — неприлично дорогой британский адвокат, с которым должен был встретиться Соловьёв, жил в «Национале», и ему было удобнее назначить встречу поближе. Сам Соловьёв к «гранд-кафе» относился высокомерно-снисходительно. Оно было для него «простовато», но ему не хотелось спорить с юристом, который за баснословные деньги обещал помочь ему получить-таки британский вид на жительство, а там, глядишь, и гражданство… Не то чтобы он собирался в Англии прямо жить, но какое-то внутреннее ощущение необъяснимой тревоги требовало от него попробовать подготовить ещё один запасной аэродром. На всякий случай.