Когда из метро «Охотный ряд» побежали первые заражённые, большинство посетителей и персонал кафе выбежали на улицу — кто-то из любопытства, кто-то почему-то думая, что на открытом пространстве будет легче спастись. Владимир Рудольфович не побежал. Он в принципе гордился своим умением не бежать вместе с толпой, а бежать где-нибудь впереди и вести её за собой. Разумеется, по заранее утвержденному и оплаченному пути.
С ужасом смотрел Соловьёв на происходящее за окном. Как заражённые сметали всё на своём пути, как рвали на части прохожих. Ему стало страшно, и он спрятался под стол.
Первые два дня он вылезал из-под стола редко, мельком поглядеть в окно и утащить какой-нибудь недоеденный сбежавшим посетителем кусок еды. Потом он немного осмелел и стал осматривать кафе: изучил кухню, наелся, напился кофе и даже умылся. Жизнь вроде бы налаживалась. Сидя за столом, из-за которого открывался вид на Манежную площадь и даже кусочек Государственной Думы, Соловьёв размышлял: может быть, с заражёнными можно договориться? В конце концов, если ему сохранят жизнь и какой-нибудь скромный достаток, то почему и нет?
За годы карьеры он был пламенным защитником гражданского общества и демократических институтов и радикальным консерватором, отвергающим саму мысль о правах и свободах. Он защищал в эфире права геев и лесбиянок и был одним из самых пламенных гомофобов, призывавших изгонять из общества отличающихся от большинства. Он был главным защитником мира, гуманистом, говорящим о человеческой жизни как об абсолютной ценности, и апостолом ядерной войны на уничтожение. Если с заражёнными правда можно договориться…
Спустя сутки наблюдений он пришёл к однозначному выводу, что договориться не получится. Значит, надо бежать. Но как? В мрачных мыслях кавалер ордена Александра Невского и многократный лауреат премии «Тэфи» Владимир Рудольфович Соловьёв угрюмо смотрел в окно на Манежную. Выходить туда одному ему не хотелось категорически.
Ася и Расул дошли до Васильевского спуска в полной тишине. Асе это нравилось. Ей нравилось, что рядом с этим молодым человеком можно идти и просто молчать, это было редкое для встречавшихся ей в жизни людей качество. Ценное. Когда они только отходили от дома, на крыше которого прятался Расул, она объяснила ему главное своё открытие, главный лайфхак — московские зомби не умели преодолевать препятствия, поэтому если идти по крышам машин, они будут в относительной безопасности. Так они и делали.
Костюм мешал Асе. В нём карабкаться с машины на машину было страшно неудобно, но снимать его она точно не собиралась — однажды Мышь уже спас ей жизнь, нечего рисковать и экспериментировать.
Расул молчал и думал. Он думал о доме и о будущем. Живы ли его мама с папой, всё ли в порядке с его сестрами, или этот проклятый вирус пришёл и в их село? Но больше он думал о идущей рядом девушке. Ему было ужасно любопытно — как она выглядит? Эта мысль неожиданно занимала его даже больше, чем мысли о семье или собственном благополучии. А ещё Расул боялся.
Самым страшным для него были запертые в машинах люди, не имевшие возможности выбраться. Он отворачивался и ненавидел себя за это. Достать их без специального оборудования, способного разогнуть металл или распилить его, было невозможно. Он ничего не мог сделать, но сознание этого не приносило ему облегчения. Ему было невыносимо видеть смерть и страдания и не иметь возможности помочь. Чтобы отвлечься, он хотел было завести разговор с Асей, но передумал.
Впереди Расул заметил перевернутую полицейскую машину.
— Погоди. Мне кое-что проверить.
Ася замерла и с интересом наблюдала за тем, как Расул подошёл к полицейской машине и начал её осматривать. Он довольно быстро нашёл, что искал: автомат, пару сменных магазинов и пистолет, который он не без брезгливости вытащил из окровавленной кобуры растерзанного полицейского. Автомат он перекинул через плечо, а пистолет протянул Асе.
— Держи. Вдруг пригодится.
— Ты смеёшься? Чем взять? Этим?
Ася вытянула вперёд мышиные поролоновые лапы, явно для прицельной стрельбы не предназначенные. Расул покачал головой и засунул пистолет себе за пояс.
Они повернули в сторону Манежной. Ася смотрела на Кремль — пространство перед Боровицкой башней было похоже на поле боя. Ещё дымились два вертолёта, вылетевшие из Кремля и разбившиеся сразу после взлёта. Со стороны набережной виднелась остановившаяся навсегда танковая колонна, а дальше — уже на самой набережной — Ася разглядела толпу заражённых. Так же, как и на «Кропоткинской», заражённые сбились в стаю и бродили в поисках еды вдоль набережной и под Большим Каменным мостом.