Пили, конечно, и лесорубы, но эта пьянка носила более или менее упорядоченный характер и почти не отражалась на работе и выполнении плановых заданий. Они пили или организованно, то есть все сразу, заранее договариваясь, что сегодня будут пить, а завтра дадут две нормы, или пили не так, чтобы уж совсем нельзя было работать. Бывало, что кто-нибудь один загуливал или появлялся в таком виде, что о работе нельзя было и говорить. Тогда его просто либо отсылали домой, либо не допускали до работы, и он отсыпался здесь же, в лесу, или болтался между работающими. Все это носило семейный характер и создавало круговую поруку: до начальства доходили лишь отдельные случаи, а сами работяги жили и работали в этом отношении по принципу «ты сегодня пьян и не можешь работать — и ладно! Я завтра буду таким же — и ладно!» Конечно, бывали исключения, но в общем-то все шло тихо-мирно. Начальства здесь было мало, и оно редко когда наведывалось на лесосеку. Самым большим начальником, постоянно бывавшим тут, был мастер. Но он шел в ногу с коллективом, и конфликтов почти не было.
Ощущение радости с нас слетело в первые же дни, как только мы стали устраиваться здесь на постоянное жительство. Мы были несказанно рады одному факту: прописке. Но одной пропиской жив не будешь. Лесорубом я мог получать в месяц зарплаты не более двухсот рублей. И этого могло бы вполне хватить на скромную жизнь. Да и Лариса подрабатывала дома: друзья и знакомые, зная, что на работу по специальности ей теперь не устроиться, доставали ей работу для дома — кто достанет перевод, кто рецензию, а больше всего ей приходилось работать над рефератами. При таком положении мы могли бы жить, даже несмотря на частые поездки Ларисы, да и мои тоже, в Москву.
Но дело все в том, что государство с рабочими своими рассчитывается деньгами, которые не обеспечены товарами. Например, в здешнем магазине можно было купить только кильку, да и то не в консервных банках, а развесную, которую привозят сюда в бочках и она отвратительно воняет в летнюю жару. Сливочного масла не было: говорили, что из-за отсутствия холодильника в магазине. По той же причине не было и свежей рыбы. О мясе и говорить нечего, оно и в лучшие-то годы бывает только в Москве, а остальная страна его видит разве что по праздникам.
Добро бы еще, если бы продукты были в Тарусе: можно было бы иногда ездить туда. Но и там ничего не было. Единственное, за чем можно было ездить в Тарусу, так это за творогом. Там был хороший творог, отличающийся не только свежестью, но хорошим качеством. Таруса же снабжала нас хлебом: приходилось даже и за ним ездить туда. Если в лесничество и привозили когда хлеб, то очень мало, и не всегда его хватало всем, продавцы по настоянию населения поселка продавали не более одной буханки в руки. К тому же Таруса в наш магазин сплавляла хлеб из своих несбытых запасов. Тарусяне могли привередничать и ловить свежий хлеб, а в таких магазинах, как наш, рады любому. Нечего говорить о каких-либо коммунальных удобствах для местного населения: даже баня находилась в селе, а своей поселок не имел. Работала она раз в неделю, а про условия, какие там были для людей, и говорить стыдно. В кино тоже нужно было ходить туда же, в Петрищево. Помещение, в котором крутили фильмы, мне напоминало клуб в сибирских деревнях в 1940-х годах: полуразвалившаяся изба с тесно наставленными рядами скамеек топорной работы, с осыпающейся со стен и с потолка штукатуркой, с прогнившим полом, который, кроме метлы, ничего не знает.
Меня брала оторопь от мысли, что в этих условиях нам с Ларисой суждено стать родителями. Если что, не дай бог, случится с малышом, то и до больницы в Тарусу в ночное время не доберешься. Мы и раньше уже подумывали с Ларисой о том, что нужно постепенно перебираться в какое-то более обжитое место. О Калуге мы и не мечтали. Ближайший от Тарусы город — Серпухов — тоже был за пределами нашей мечты, так как он относился к Московской области и мне нечего было туда соваться с пропиской. В выходные дни мы с Ларисой иногда, когда не было надобности ехать в Москву, куда-нибудь ехали в поисках нового жилья. Побывали в Ферзиково, но там ничего подходящего не нашли, хотя были там не один раз. Как-то мы надумали съездить в Дугну. Это городок в Ферзиковском районе, вдали от железной дороги, и к нему нужно ехать машиной через Ферзиково. Мы слышали, что там есть маленький металлургический завод, и надеялись, что там что-нибудь нам подвернется подходящее. Шоссе Таруса — Калуга асфальтировано, и Ферзиково стоит как раз на полпути между ними. А вот дорога на Дугну отходит в сторону от шоссе на Калугу. Она неасфальтирована и очень запущена, машина по кочкам и выбоинам более 30–40 километров в час не дает. У этой дороги есть интересная особенность: местами попадаются большие участки, вымощенные булыжником. Этими булыжниками замостили дорогу задолго до советской власти. Теперь же ее не только не улучшают, но даже и не поддерживают в должном порядке.