Мы здесь живем. Том 2

Когда мы захотели побродить по лесу, отдохнуть вечером после работ, то оказалось, что около бараков лес загажен. После мы всегда старались побыстрее проскакивать эту «нейтральную» полосу между поселком и лесом.

Здесь-то я и вспомнил слышанный в детстве от кого-то из вернувшихся с фронта рассказ или, может, даже анекдот про освобождение одного нашего села. Неважно, где это точно произошло, но теперь мне известно доподлинно, что это могло быть и в России, и на Украине, и даже в Сибири. Содержание следующее. Выбили немцев из села, и в него вошли советские войска. Солдаты были удивлены тем, что местные жители с остервенением и радостным возбуждением ломали какие-то будочки на своих дворах. Когда у них поинтересовались, то услышали в ответ, что немецкий комендант, узнав, что в селе нет дворовых уборных, был удивлен, поражен и издал приказ, чтобы каждый двор имел свою уборную. За невыполнение этого приказа, наверное, грозил расстрел. И вот в несколько дней приказ выполнен. А поскольку уборные строились по принуждению, то, естественно, при приходе своих были восстановлены свои привычки и обычаи. Да не посчитает меня читатель хоть в какой-то мере обеляющим фашизм. Не для того я рассказал этот случай, чтобы сказать, что было и в фашизме что-то хорошее. Нет. Я рассказал о наших обычаях и привычках. Так мы живем.

И пришлось мне заняться в первую очередь постройкой уборной. Достался нам вместе с квартирой и сарай. Нам пока что нечего было в нем держать, и он пустовал. Вот за ним я и строил будочку. Ко мне то и дело подходил кто-нибудь из аборигенов и, видя выкопанную яму и контуры будки над ней, спрашивал и интересовался. На мои ответы реагировали с недоумением, насмешкой, иронией. С этого дня, то есть с первого дня в поселке, мы и зарекомендовали себя в глазах населения как чужаки и избалованные москвичи.

Потихоньку мы приводили свое жилье в порядок, и через несколько дней весь ремонт был закончен. Правда, от крыс совсем мы избавиться не смогли. В самой квартире их не было, так как все дыры в стенках и в полу я заделал, но они продолжали копошиться в стенах между штукатуркой и бревнами. Чтобы избавиться от их соседства, нужно было сорвать всю штукатурку и что-то предпринимать основательное, но мы решили пока подождать. Во всяком случае до осени.

Однажды, не то на третий, не то на четвертый день нашего пребывания, нас утром встретила соседка, что жила за стенкой. Она высказала претензию:

— Чего это ваша крыса к нам перешла?

— А они что, у вас тут прописаны по квартирам, что ли? — отшутились мы.

Вообще-то у нас с местным населением и соседями отношения сложились хорошие. Правда, на нас обижались за то, что мы ни к кому в гости не ходим. Соседи-мужчины на меня тоже поначалу немного обижались: «Как-то не по-соседски живешь! С тобой ни разу и не выпьешь!»

Но это на первых порах.

Позже, когда я вышел на работу и ближе познакомился с людьми, эти упреки перешли в шутку.

Пока я ремонтировал жилье, постепенно узнавал от рабочих подробности о работе. К моменту выхода на работу я твердо решил пойти работать все же не на пилораму и даже не в строительную бригаду, а в лес. На пилораме мало зарабатывали, а торчать на рабочем месте восемь часов, ничего не зарабатывая, мне не хотелось. К тому же там и работа тяжелая: катать вручную крючками со штабелей круглый лес к пиле и подавать его на распиловку. Эта работа мне знакома по лагерям: набегался я с этим крючком и накатал баланов вволю. Конечно, можно было бы смириться с тяжелой работой, но ради чего? Я бы пошел ради заработка — деньги нам здорово были нужны, но ведь платить будут копейки!

Или уж если мало платят, то хоть бы не надрываться на тяжелой работе и приходить домой не умотанным, а могущим заняться чем-либо полезным дома. Ни того, ни другого на пилораме не ожидалось. У строителей, в принципе, можно было бы работать, но там подобрались одни пьянчуги и работали через день. Часто были в загуле: то с утра не вышли — запили, то вышли с утра, собрались, а к обеду все готовы. Так что и это тоже отпало.

В лесу, в бригадах лесорубов, в основном работали «старики». Это люди, давно здесь живущие, у которых и дети здесь уже повырастали. Они здесь держались за жилье и жили своим подсобным хозяйством: обрабатывали огороды, выращивая картофель и овощи не только для себя, но и для продажи в Тарусе и в Ферзиково. Держали коров, молодняк на мясо, свиней и овец. Имели свои пасеки. В каждой бригаде такие «старики» составляли костяк. А остальная публика часто менялась: это были люди вроде меня, которым здесь жить не хотелось, но которым пока что некуда было податься. Они чувствовали себя здесь — и на работе, и в поселке — временными. В общежитии жили парни, которые все недавно вышли из лагерей, и они только и мечтали отработать полгода или год, кто до снятия надзора, а кто до счастливого случая — до прописки в родных местах.