Мы здесь живем. Том 2

Вот так-то. А тут еще по закону застройщик обязан в первый же год приступить к строительству дома, а если через год на участке не будет никакого строения, то участок отбирают и передают другому застройщику. Футман получил последний участок в Тарусе. С тех пор там запретили давать участки под индивидуальное строительство. Вот оно родное «все для народа» и «все вокруг мое»! Вокруг просторы: поля и леса, реки, пустующие пространства, но местные власти не разрешают желающим строить себе жилье. Так дайте же тогда, сволочи, людям, нуждающимся в жилье, квартиры! А квартир нет! Спрашивается опять же: кому это нужно?

Немного погодя мы с Футманом отправились в дом отдыха повидаться с Милой.

Когда я увидел ее, то первое, что мне бросилось в глаза, так это напоминание о Саньке. Сынишка здорово походил на мать.

Потом мы ушли с Футманом на набережную Оки в парке дома отдыха и там посидели часа два, вспоминая и перебирая свое прошлое. Поделились новыми известиями о наших общих лагерных знакомых и друзьях.

Коля Юсупов где-то у себя в Аварии, и нет от него ни слуху, ни духу. Я и до сих пор ничего о нем так и не знаю. Не случилось ли с ним чего во время большого землетрясения? Эпицентр его был как раз на его родине, в Тляратинском районе.

А Валерию Румянцеву в то время было еще сидеть да сидеть, добивать свои пятнадцать лет.

К вечеру я снова был в доме у Оттенов. Сейчас точно не могу припомнить, что заставило нас с Ларисой не выехать на следующий день в Москву. Кажется, недомогание Ларисы. Я же, чтобы не болтаться впустую целый день, решил оказать услугу хозяевам: они выписали себе на зиму дрова в Петрищевском лесничестве, но им что-то долго их не привозили. Должен был туда поехать Гинзбург, но он днями на работе и поэтому все откладывал эту поездку. Вот я и вспомнил об этом и предложил свои услуги. Лесничество находилось в двух десятках километров от Тарусы, и туда ходили два автобуса: на Калугу и на соседний райцентр Ферзиково.

Остановка автобуса, где мне нужно было выходить, так и называлась: «Лесничество». Я вышел из автобуса на участке асфальтированной дороги, которая серой лентой спустилась сюда и убегала дальше снова ввысь. На взгорье, куда сейчас поднимался оставивший меня автобус, хорошо просматривалось село Петрищево. Место, где я вышел, ничем не напоминало автобусную остановку. Но от дороги, по обе стороны которой тянулся сплошной смешанный лес, направо вела грунтовая дорога. Она тоже шла через лес, перпендикулярно шоссе. Видно было, что эта дорога где-то в полукилометре от асфальта упиралась в горы деревянных отходов. Как потом оказалось, это и были отходы от работающей там пилорамы, которая располагалась в новом цехе, сколоченном из свежих досок собственного производства. А отходы заваливали всю территорию вокруг. На этой территории, отвоеванной у леса, сейчас работал бульдозер. Он расчищал площадку, гонял впереди себя горбыль и дрова, щепу, перемешанную с корой и опилками, и всю эту массу сгребал вплотную к лесу. Таким образом центр территории расчищался от гор отходов. Отходы не убирались, не ликвидировались, а просто уминались под гусеницами бульдозера и разравнивались по всей территории.

Производство располагалось между шоссе и жилым поселком лесничества, до которого от пилорамы было тоже с полкилометра. Маленький поселок находился в красивом месте среди смешанного леса. Он казался затерянным на земле, и не верилось даже, что где-то в полутораста километрах отсюда бурлит и гудит Москва. Когда идешь к поселку со стороны пилорамы, то проходишь через вспаханное поле: оно разделено на участки между семьями рабочих лесничества и засаживается обычно одним картофелем. Через это поле тоже хорошо просматривается село Петрищево. От окраины села до поселка совсем недалеко, не более километра, и издали Петрищево выглядело очень привлекательно.

Поселок же лесничества состоял из пяти-шести одинаковых до мелочей бараков, уже прогнивших и с прохудившимися крышами из дранки. Рядом с конторой лесничества строились два деревянных здания: одно — отдельный дом лесничему, а другое — жилой барак.

В конторе мне сообщили, что дрова скоро будут отправлены, и с этим моя миссия здесь была окончена. Хотя следующего автобуса надо было ждать около двух часов, я все же направился к шоссе в надежде сесть на попутный грузовик до Тарусы. Шоссе это днем довольно оживленное, то и дело снуют машины между Тарусой, Ферзиково и Калугой.

Проходя вторично мимо пилорамы, я не удержался, чтобы вблизи не полюбопытствовать, как уничтожается ценное добро — древесные отходы. Отличный строевой горбыль, осиновый, березовый, дубовый и еловый. В городах на лесоторговых складах его не достать, и люди переплачивают втридорога ловкачам, которые на этом наживаются. Здесь же это добро гибло под гусеницами бульдозера или гнило в огромных нагромождениях.

Я расхаживал по этим горам и ахал про себя от досады и недоумения: такое добро!