Мы вышли рано, до зари

Что можно сказать о новом директоре? О Михал Михалыче? Не очень еще хорошо научился сидеть в директорском кресле. Почему? А потому, что все время при разговоре вроде как подпрыгивает, будто кто-то подталкивает его изнутри. Не может он сидеть, не научился. Директор должен вливаться в кресло, как в форму, заполнять его собой и держаться остойчиво, а этот… нет, не умел сидеть в кресле. Вставал он рано, в шесть часов, то есть в шесть он уже был в конторе. Какие-то минуты на размышления, просмотр бумаг, потом летучка. Докладывают специалисты план на день, недоделки вчерашние и так далее. В девять часов планерка. Отчитываются начальники цехов, начальники производственных участков, главный экономист, главный энергетик, главный бухгалтер, управляющий отделением механизации. Потом уезжает Михал Михалыч в поля, на фермы, производственные участки. Бывает, в город по вызову, редко в край по вызову краевого начальства, на раздобычу дефицитов в окрестные города, в свой город, к соседям. Словом, больше на колесах, чем в кресле.

К этой непоседливости Михал Михалыч приспособлен самой природой. Он крепко сбит, плотен, подвижен, все у него в устройстве фигуры приспособлено к быстрому движению, никаких острых углов. Голова круглая, плечи круглые, весь круглый, при движении ничто ему не мешает, даже волосы не мешают, они плотно лежат вокруг крепкой, еще молодой залысины, низко подстриженные.

Мир, где завертелся теперь Михал Михалыч, представлял собой нечто совершенно неустойчивое, не стабильное, а очень и очень подвижное, подверженное постоянным изменениям, перестройкам, экспериментам, починам, всевозможным пробам и новациям. Тут гляди да гляди, чтобы не отстать от дела. Но к этому как раз Михал Михалыч уже был подготовлен. Неподвижным было у него разве что детство. Рос под степным солнцем, купался в речушке, почти пересыхавшей летом, ловил там раков, рыбешку, в горячие дни уборки работал в степи, бегал с пацанвой по томузловским садам, ездил на велосипеде и страшно любил лошадей. Тогда казалось, конца этому степному детству не будет. Но окончил школу — и пошло, поехало. Темп убыстрился. Уехал в Ставрополь в сельскохозяйственный институт, думал стать зоотехником. Может быть, и ученым-зоотехником. Поближе к лошадям. С отличным дипломом вернулся в свою Томузловку. Поставили начальником производственного участка в родном колхозе. Из Ставропольского кооперативного техникума в ту пору приехала практикантка. Понравилась. Женился. Тут вроде жизнь должна бы приостановиться. Нет. Стали ездить из горкома, сманивать на комсомольскую работу. Даже из крайкома приезжали. Думал, думал, нет, не согласился. Отбыл армию, вернулся на старое место. И снова приезжают, уговаривают. Сперва соблазнили в краевую школу передового опыта комсомольского актива. Закончил школу. Куда теперь денешься? Пошел в горком комсомола. Сперва вторым секретарем, потом первым. Не успел обжиться, давай в Москву, в Высшую партийную школу. Уехал. Вернулся через два года. Перевели в горком партии, инструктором по сельхозотделу. Он не знал, что его уже готовили к нынешней директорской должности. Дело в том, что к этому времени первым секретарем горкома партии тоже пришел «комсомолец», бывший первый секретарь краевого комитета комсомола. Стал смотреть кадры. Не по нему как-то. Надо омолаживать село.

Итак, Цыгановка. Слыхал когда-то, где-то рядом была. Теперь ты ее хозяин. Давай знакомиться.