Мы все мертвы

Теперь они обе чувствовали, что между ними – связь. Едва видимая, едва ощутимая, но очень крепкая. У них общая боль, и они обе – люди. Страдающие, но живые.

Наконец они утихли, и тело Джей сковало знакомой усталостью.

– Ты была такой славной в детстве. Почему всё в детстве кажется таким… свободным и хорошим? Вот ты была свободной и хорошей, – сказала Лина.

– Бабушка меня ненавидела.

– А теперь? – Джей могла почувствовать, как Лина пытается не засмеяться.

– Теперь просто проходит мимо.

– С тех самых пор, как ты пошла в лес?

– Ага.

Они снова замолчали. Джей, всё ещё прижатая к груди сестры, оказалась в плену её длиннющих волос – и вдыхала их запах, старалась почувствовать каждое прикосновение мягкой пряди к своей щеке.

– Бабушка странная.

– Угу. Я думаю, она тебя не любит, потому что хочет, чтобы мы все были идеальными. Чтобы всё работало как часы. Папа говорил, она знает о целительстве больше, чем мы все. И, кстати, о лесе тоже.

– О лесе? – Джей почувствовала слабый отголосок интереса – как в детстве, только гораздо тусклее.

– Ага. Папа даже говорил, что она туда ходила.

Лина задвигалась – кажется, пыталась посмотреть на неё сверху вниз.

– Ну тогда понятно, почему меня избегает. Вы же все леса боитесь как огня.

Вот и всё. Ни волнения, ни желания выпытать у Лины побольше знаний. Лес и лес. Она никогда не была «целительской частью» семьи, чтобы иметь к этому отношение.

– Ты говорила, почему в детстве всё так легко и свободно, – пробормотала Джей, цепляясь за свою случайную мысль. – Так вот, мне кажется… в детстве нас мало что ограничивает. По крайней мере, меня. В детстве мы можем быть любыми, какими захотим. И именно в детстве мы ещё настоящие… нас не пытается задушить этот мир. А когда мы взрослеем, всё меняется, и мы забываем, какими были раньше… забываем настоящих себя. Жаль только, у меня не было особых талантов, как у тебя. Я росла обычной, поэтому меня ничто не связывало…

– Ты? Обычной?

Лина вдруг от неё отстранилась, схватив за плечи и повернув к себе. В её взгляде было искреннее… недоумение.

– Ну да. Я росла обычной, – повторила Джей так, будто её попросили повторить молитву.

Лина тяжело вздохнула.

– Так. Ты кто угодно, но только не самая обычная. Джей, пожалуйста. – Она сжала плечи сестры ещё сильнее, вонзив в них свои острые ногти, и Джей едва не вскрикнула от боли. Голос в голове тут же напомнил, что эта боль правильная. Ему даже не пришлось ничего говорить: она чувствовала этот голос в каждом чуждом себе ощущении, в случайном образе, возникшем в голове. Сейчас по телу разливалось мягкое чувство правильности. – Ты… Ты яркая, ты всегда тянулась к свободе. Ты замечательно танцевала. Могла заболтать кого угодно. Рассказывала о лесе и своих мечтах так… Я даже подслушивала ваши с папой разговоры.

Джей зажмурилась, чувствуя, как по щекам текли слёзы. Всё правильно. Так и нужно.

Лина замолчала, вздохнула, кажется, с удивлением и вмиг отпустила руки. Плечи у Джей горели даже сильнее, чем когда сестра на них давила.

– Почему… тебе же больно! Почему ты не сказала мне, что тебе больно? – Услышала Джей тихий шёпот сестры, но всё не решалась открыть глаза.

«Тебе должно быть больно. За ложь Лины. Сейчас ты откроешь глаза и проснёшься в своей комнате, такая же пустая и одинокая».

Лина трясла её за плечи.

– Джей, пожалуйста… – пробормотала она дрожащим голосом.

«Она тебя жалеет. Потому что это единственное, что к тебе могут чувствовать».

Усталость. Голос в голове был её предвестником. Тяжеленная жгучая усталость, от которой не спасало ничего. Ноги и руки уже заполняла слабость – она была внутри, лилась вместе с кровью, сжимала сердце.

Джей открыла глаза – это было единственное, что она ещё могла делать. В остальном тело её не слушалось.

Лина смотрела на неё так, как никогда и никто, – отдалённо Джей подумала, что это вовсе не жалость, скорее шок и отчаянное желание помочь, – но за это голос бы наказал, это была плохая мысль.

– Я… Я не верю тебе.

Язык и рот ощущались чужими, двигались медленно и тяжело.

– Я устала, – прошептала она.

Лина смотрела на неё вплотную, ужасно долго, пока наконец не вздохнула и не заёрзала на кровати.

– Так, – начала она в своей привычной манере: прямая спина, внимательный взгляд, всё собрано и готово к действиям. – Ладно. Я слишком долго молчала, ты права. Тебя просто сломали. Но… если и есть в моей жизни что-то настоящее, что-то от меня, а не от папы… то я тебе помогу. Просто должна помочь. Я здесь не выживу, если все в доме будут под полным его влиянием.

– Ты преувеличиваешь, – прошептала Джей из последних сил, наблюдая, как мир крутится и пропадает в туманной дымке слёз.

– Не преувеличиваю. Этот разговор… Наверное, он был последней каплей.