Мы воплотим богов

Никаких цепей, помимо тех, что сжимали мне грудь, пока я стояла на месте, а он приближался, твердо и с ухмылкой, легко и уверенно держа сильной рукой клинок. Эта сильная рука когда-то сжимала мне горло, и ему было безразлично, дышу ли я, пока оставалась в его власти.

Я воздела свой позаимствованный клинок.

– Да пошел ты, – прошипела сквозь зубы. – Ничтожество.

Он внезапно сделал выпад, целясь в живот, ухмыльнулся, когда я отпрянула. Задев плечом угол дома, я пошатнулась, стараясь сохранить равновесие, и едва не споткнулась о ступеньку. Проклятый город окружал меня, он мне враг, как и этот человек, наслаждавшийся преследованием, наступая демонстративно медленно. Когда я попятилась и оглянулась через плечо, проверяя, нет ли чего-нибудь на пути, Легус что-то сказал. К счастью, не считая нескольких солдат в конце улицы, мостовая была пуста, люди либо дрались на площади, либо сбежали.

Коммандер Легус продолжал говорить, похоже, ему нравился звук собственного голоса – голоса, который звенел в моей голове, вызывая отвратительные воспоминания. О том, как он смеялся, предлагая меня своим людям, словно я ничто, общий инструмент, хуже животного. Меня заковали в цепи, чтобы сломить и покрыть позором. Он опять сделал молниеносный выпад, и, пронзенная острой паникой, я увернулась, а не ответила. Само его существование заставляло мое сердце колотиться так быстро, что я не могла сосредоточиться, и рефлексы, в совершенстве отточенные за годы, когда я была Клинком Яровенов, не работали. Я опять превратилась в седельную девчонку, спотыкавшуюся о свои ноги и дрожавшую при каждой атаке.

Он смеялся, видимо, понимая, что творится у меня в голове, и от этой ухмылки во мне начала пробуждаться подлинная, неукротимая ярость. Как он посмел заставлять меня чувствовать себя ничтожной и мелкой, принуждая забыть, кем я была и что делала, растерять свою силу, честь и достоинство? Я не то животное, которое он сажал на цепь, и никогда им не была. Та Дишива – лишь его представление обо мне, такими он видел и левантиек, и всех прочих женщин сквозь расколотое стекло своей слабости.

Легус снова ткнул мечом мне в живот, и глаза сверкнули от смеха. Только в этот раз я не увернулась. Не дрогнула. Не отступила – ни за что перед этим человеком. Мой клинок с громким лязгом принял удар, стирая улыбку с лица Легуса.

– Я не та, кем тебе кажусь, – произнесла я, высвобождая клинок и парируя новый удар.

Наслаждение Легуса превратилось в нескрываемый гнев, отвращение ко мне, посмевшей ему противиться. Я увидела наконец его мелкую душонку, и мне стало смешно. Я не наносила ударов, лишь снова и снова парировала, отчего каждый выпад Легуса, приправленный руганью, становился все более диким, отчаянным.

– Ты ничтожество, – сказала я, ощущая, как тело привычно входит в ритм, которого я не ощущала уже давно. – Ты червяк. А я – воин степей, ты не смеешь прикасаться ко мне

Прошипев что-то в ответ, Легус с вызовом взмахнул руками: если ты так хороша, попробуй ударь.

– С удовольствием, – пробормотала я. – Пусть же Нассус направит этот клинок.

Сделав ложный выпад, я ударила с другой стороны, и Легус отшатнулся, скаля зубы в рычании. Он опять атаковал, и, когда я плашмя отбила его клинок, оставалось повернуться, шагнуть вперед и направить тяжелое острие ему в живот. Я почувствовала, как меч с усилием пронзил кожу, вошел в плоть и кишки. Я не стала удерживать клинок, не старалась продлить мучения, не пыталась поймать его взгляд. Мне не нужно было ничего доказывать. Я уже это сделала.

Оценив смесь растерянности и гнева, всё еще державшуюся на его лице, я выдернула клинок, и коммандер Легус зашатался на ослабевших ногах. Я смотрела, как он согнулся и кровь хлынула ему на руки. Я положила свой клинок ему на плечо, и глаза у него округлились. Но душа Легуса не заслуживала свободы. Вместо освобождения я вытерла оружие об его одежду и отступила. А потом проверила, на месте ли маска, сунула меч за пояс иеромонаха и пошла прочь. Легус что-то булькал мне вслед, но я не обернулась. Не побежала. Больше я не побегу, никогда.

29

Кассандра

Кровь текла у меня из носа, как у пьяницы после драки в пивной, один зуб шатался. Оказалось, что приказ Дуоса сохранять мне жизнь не подразумевал оставить мое лицо в целости.

«Она ушла?» – спросила Кайса.

«Надеюсь, что так, мать ее. – Я подняла гудящую голову и оглядела затихшую площадь в поисках левантийки-иеромонаха. – Весь план нам изгадила вдоль и поперек».

Приказания императора Мансина наконец-то начали доходить до солдат, правда, прежде ему пришлось кричать до хрипоты, чтобы его наконец услышали среди хаоса. Это было великолепно – запалить пороховую бочку одним внезапным пинком по лодыжке. А возможность посмотреть, как они набрасываются друг на друга, пожалуй, стоила удара кулаком в лицо.

– Во дворец! – проревел император, торопясь дальше. – Все внутрь! Генерал Мото, поторопите солдат.

Здоровенный как медведь кисианец зашагал к нам, волоча за собой алый шелк.