Мы спасаем попаданцев

Жители Теотиуакана тоже все как один собрались на Площади Луны: в нарядных набедренных повязках, украшения в носах и ушах, головы в перьях. Лица устремлены вверх, к вершине Пирамиды. Ступени тянутся ввысь, по ступеням расставлена стража: воины-орлы в стеганых хлопковых доспехах, украшенных перьями, и в огромных шлемах в виде птичьих голов, и воины-ягуары в шкурах диких кошек поверх тел, в руках щиты, копья, у некоторых макуауитли – деревянные мечи с лезвиями из обсидиана – страшное оружие, сделанное не для убийства, а для того, чтобы рвать плоть, лишать противника сил сопротивляться и брать его в плен, для особых целей. Как раз таких пленных нынче было достаточно. Достаточно для великого праздника и услаждения ненасытного Кецалькоатля.

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

Ацтеки, как завороженные, словно в трансе, скандируют имя владыки, призывают к началу праздника и жаждут видеть великого бога.

А на вершине Пирамиды уже все готово. Из тени выходит сам Кецалькоатль – великий Пернатый Змей. Черты его разительно отличаются от низкорослых индейцев: он высок, широкоплеч, на лице русая борода, а глаза голубые. Облачен Кецалькоатль в набедренную повязку и плащ из цветастых перьев, а во всю грудь татуировка змеи, раскрывшей пасть, обнажившей клыки и выпустившей раздвоенный язык. Пернатый Змей разводит руки в стороны, и толпа на Площади Луны взрывается ликующим криком:

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

Пернатый Змей довольно улыбается. Делает знак рукой, и жрецы за его спиной ведут первого пленного – молодого обнаженного индейца с бегающими глазками. Упирающегося юношу укладывают на алтарь, один жрец держит его руки, другой ноги, глаза паренька наполнены страхом, с отчаянием он взирает на кровавого бога. И бог доволен этим: видеть неподдельный ужас в глазах жертвы – что может быть прекрасней?! Кецалькоатль улыбается, оглядывая восхищающийся им народ, преданных воинов, сохраняющих невозмутимое спокойствие и гордо взирающих на толпу. Лишь один воин-ягуар посмел бросить взгляд на жертву, но тут же отвернулся, будто в смущении.

«Зелен еще», – усмехнулся про себя Пернатый Змей.

Кецалькоатль снимает с пояса черный жертвенный нож, вытесанный из обсидиана, высоко поднимает руки в ритуальном движении. Толпа замирает, стихает и с восхищением взирает на владыку, объятого солнечным светом. А в глазах жертвы ужас. Нож резко опускается, вонзается в грудь паренька-индейца, тот кричит, стонет, а Кецалькоатль с улыбкой наслаждения вспарывает грудную клетку. Хлещет кровь. Жертва бьется в агонии, а Пернатый Змей извлекает из вспоротой груди еще бьющееся сердце и высоко поднимает его над собой. Толпа ацтеков взрывается восхищенными криками, она ликует, она полностью предана своему владыке:

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

И Кецалькоатль доволен.

«Это и отличает человека от животного, – думает Пернатый Змей, – животное убивает из страха или ради пропитания, а человек… человек может убивать просто ради удовольствия… получая высшее наслаждение в каждой секунде агонии своей жертвы».

И Кецалькоатль получает это наслаждение, он полностью счастлив, ведь это его мир, мир, живущий по его законам и правилам, мир, где он – истинный хозяин!