Шел 1910 год. Была поздняя осень. На железнодорожной станции Астапово просыпалась жизнь. Журналисты, смеясь, вылезали из вагонов; светлело; рельсы стали взвизгивать громче. Слышались крики детей и служащих в мундирах. В домике начальника станции Озолина умирал граф Толстой. На коленях рядом с его постелью стояла Софья Андреевна и думала о муже. В соседней комнате молча плакала Саша, около нее из стороны в сторону ходил, заложив руки за спину, Чертков. За домиком объявлял последние новости о здоровье писателя Душан Петрович Маковицкий, и многие журналисты из-за заметного акцента словацкого врача записали в свои блокноты вместо слов «стабильный пульс» слова «обидный прусс». Лев Николаевич лежал в постели и сочинял последний свой рассказ: «Рассказ: писатель любит свою жену, а жена любит своего писателя. И несмотря ни на что, ни на какую гадость, несмотря на снег, несмотря на года, несмотря на злость, обиду, ревность – они все еще любят друг друга. Даже если сами того не сознают. Мораль: любовь. Любовь!» Вдруг из-за горизонта вышло солнце – и каждый человек на станции Астапово от неожиданности прикрыл глаза и улыбнулся. Вдруг стало тепло. Когда Софья Андреевна поднялась с колен и взглянула на мужа, Лев Николаевич уже скончался.
Орган
Sancta simplicitas[46]
Дмитрий Зубров
15 апр. в 23:11
Понимаете, что ведь такое Нотр-Дам? Это ведь не просто здание или роман… Мы почему-то, знаете, стали забывать, что это на самом деле храм. То есть дом Бога. И вот сейчас особенно остро стоит вопрос, где вообще этот Бог, которого никто не видит и не чувствует. Или, скажем иначе, – есть ли вообще этот Бог? Пожар – видите, в чем дело… Это не доказательство того, что Бога нет, – это крик о помощи. Это прямое обращение к нам, людям, о том, что мы Ему нужны.
Раньше Бог ведь был про вообще все, вот в чем дело. А сейчас ни про что, понимаете, сейчас он даже не про свой Собор. Вот это чувство беспомощности того, кто должен за нами всеми смотреть, оно совершенно деморализует. Мы отвыкли видеть Бога как что-то цельное, он у нас в глазах двоится, троится, распадается на такие образы. Ветхозаветный карающий Господь – это ведь тот же милостивый Иисус из Нового Завета. Это слитно, нераздельно. Если горит Нотр-Дам, то значит, что горит и Бог.
Сейчас Бог – это про сложность. Помните, как у Житинского: «Любое из утверждений – “Бог есть” или “Бога нет” – является ложным. Истинны лишь поиски Бога, которые могут привести либо к его отрицанию, либо к вере». Вот это психология сегодняшняя: Бог – это не «да» или «нет», а «между». Но вот как верить в это «между» – совершенно непонятно. Верить можно только во что-то очень простое, во что-то сплошное и нераздельное. Пожар, который, кстати, до сих пор не потушили, – это же знак Божий, это призыв. Давайте же, наконец, поможем Богу. Давайте сожжем Собор – просто потому, что это и есть sancta simplicitas, то есть святая простота. Помогать, не думая, делать праведные вещи несмотря ни на что. Потому что simplicitas действительно sancta. Давайте поможем этому сложному Богу нас найти. Жгите Собор и не думайте зачем, просто делайте, потому что это угодно Богу. В конце концов, Бог – это ведь не про соборы. Это ведь про людей. Вот что нельзя никогда забывать. Это про нас с вами. Бог – это про лллллллллллллллллллллл лллллллллллллллллллллл лллллллллллллллллллллл лллллллллллллллллллллл
111 комментариев
Алексей Невзглядов
R.I.P. Зуброву можно только позавидовать, отличная смерть за хорошим текстом. Очень классный пост, кстати, все красиво. Я думаю, что если бы ему предложили на выбор штук пять разных смертей, он бы выбрал именно эту.
анна первенко Он сейчас в лучшем мире! Мы должны завидовать ему!
Ольга Аустманова И так страшно умер!
Илья больше чем хохол быстро за то. у меня бабуля так. была да сгнила
Ольга Аустманова Прям сгнила?
Илья больше чем хохол пруфы в лс
Alain Fabien Maurice Marcel Delon je déjà porte les livres au feu! vous connaissez, quels livres)))[48]
Isabelle Anne Madeleine Huppert Essaie, connard[49]
Хазар Пеприлин