Мы обнимем смерть

– Лорд Эдо, – сказала я тем же официальным тоном, что и он, когда приветствовал меня.

Я не могла удержаться от горькой улыбки.

Эдо поднял голову, и на мгновение наши взгляды встретились над морем утонченных блюд, наполняющих воздух ароматами специй и воспоминаний.

– Как странно разговаривать вот так, официально, – сказал он, когда служанка налила вино. – Я всегда думал, каково это будет, когда Танака станет… Но после всего, что мы… В общем, я никогда не думал, что наши отношения изменятся.

Его слова кинжалом вонзились мне в сердце, а печальная кривоватая улыбка еще и провернула лезвие. Я слишком долго вслушивалась в скрытые значения слов, и теперь не могла остановиться, не могла удержаться от сомнений. Неужели все эти детские игры, вся наша дружба ничего не значат только потому, что он любил не меня?

– Ты прав, – выдавила я, хотя каждое слово будто молотком ударяло по сердцу, и без того уже покрытому трещинами. – Тана никогда не позволил бы тебе кланяться и называть его официальным титулом.

Танака со всеми вел себя неформально, таковы были его манеры. Я же не обладала его уверенностью. Титул, которым я себя назвала, держался на волоске, да и то лишь потому, что его постоянно повторяли. У меня не было дворца. Не было короны. Не было трона. Ни империи. Ни подданных. Ничего, кроме имени.

Губы Эдо задрожали, и он промолчал. Мне хотелось поговорить о Танаке. Оплакать его с единственным человеком, который его любил так же сильно, как и я, но я приехала в Сян не для того, чтобы бередить раны. Сейчас не было ни времени, ни сил это обсуждать.

Потом. Всегда потом.

Я умирала с голода, еще когда мы приехали, но смогла проглотить лишь несколько кусочков рыбы.

– Видимо, ты недолго пробыл дома вместе с отцом, пока он не уехал с армией, – сказала я, тщательно выбирая слова, как будто напротив меня за столом сидит министр.

– Да, ваше величество, недолго.

За балконами уже сгущались сумерки, а с ними набирал силу шторм. Бушующий ветер разбивал волны об утес и шелестел по комнате, заставляя танцевать огоньки свечей. Шаркали по циновкам сандалии. Звякала керамика. В жаровнях шипел уголь. Все эти звуки должны были успокаивать, отвлекая от грохота бури, но мои нервы были натянуты сильнее, чем тетива Хацукоя. Мы ели, но мои пальцы дергались, пытаясь нащупать лук, который я оставила в комнате вместе с мечом и доспехами. Я коснулась спрятанного за поясом кинжала, но это принесло мало облегчения.

Прижавшись ко мне, Чичи замерла, лишь ее хвост без устали вилял.

Некоторое время мы ели в молчании, хотя я в основном ела, а Эдо в основном пил. Обычно он пил мало, потому что это часто заканчивалось головной болью, но теперь головная боль его явно не останавливала. Я пригубила вино, скорее в попытке смыть комок в горле. Но ничего не вышло. Комок никуда не делся. И лишь благодаря теплу Чичи у моих ног мне удавалось сдерживать слезы. Почему я не могу просто спросить, что случилось? Спросить, чем на самом деле занят его отец и можем ли мы поскакать к нему? Почему я способна придумать слова, но не даю им сорваться с губ?

В любое другое время я не сумела бы это объяснить, но по колотящемуся сердцу и тошноте поняла, что это страх. Я столько всего принимала как должное, и все это у меня отняли. У меня остался только Эдо. Что бы ни случилось дальше, мне хотелось продлить нашу дружбу, пока это еще возможно. Даже если это означает еще одну минуту в молчании. И еще одну. И еще.

Снаружи завывал ветер.

– Полагаю, ты слышала о Кое, – сказал Эдо, когда служанка снова наполнила его чашу вином, а потом вернулась на свое место у двери и села на пятки.

– Да. До Мейляна дошли новости. А ты слышал о столице?

– Как вырезали чилтейцев? Да.

Я откашлялась и выдавила новую порцию слов:

– Насколько я понимаю, левантийский император перебрался в Когахейру.

Все равно что тихо ступать по пещере, боясь разбудить спящего медведя.

– Да, думаю, и это правда.

– В таком случае, должна признать, я удивлена, что ты давно не получал сообщений от отца.

– У него мало причин общаться со мной, разве что передавать приказы управляющему. – Прозвучала ли в его словах горечь? Эдо никогда не был близок с отцом. – А я всего лишь присматриваю за этим. – Он раскинул руки, имея в виду замок. – Чтобы великий замок Кьёсио не рухнул в море.

Леденящий страх усилился – что-то явно было не так.

– Эдо, я…

Я взглянула на служанку у выхода. Матушка однажды сказала, что лучший шпион – это тот, на которого никто не обращает внимания. Слишком много слуг получают жалованье из карманов нескольких хозяев, а я слишком долго жила под внимательными взглядами придворных, чтобы доверять кому-либо.

Эдо как будто прочитал мои мысли, потому что он откашлялся и подал девушке знак.

– Принеси чаю. Ее величество не в восторге от вина.

Девушка встала, поклонилась и пробормотала, пятясь из комнаты:

– Да, господин.

Двери как таковой не было, и закрывать ее не пришлось, послышались затихающие шаги по коридору. Как только служанка удалилась достаточно далеко, Эдо посмотрел на меня полными страха глазами, и во рту у меня пересохло.