Мы обнимем смерть

С этими словами он вышел, оставив меня на попечение горничной. Ее руки дрожали, когда она перевязывала мою рану на руке, но с каждым мгновением к ней возвращалось самообладание. Я позволила нарядить меня в драгоценности, сделать прическу и расправить на плечах мантию императора Кина, а когда я хотела положить конец попыткам меня накрасить, она обратилась к министру Мансину, чуть не расплакавшись. Одного взгляда в зеркало было достаточно, чтобы я сдалась. Выглядела я ужасно. Несмотря на все усилия горничной, темные круги под глазами, всклокоченные волосы, лицо измученное и бледное. Я столько дней бродила по Кисии без нормальной еды и отдыха, что исхудала и вымоталась. Мне нужно было поесть. Поспать. Изгнать воспоминания о лице мертвеца. О ребенке, который должен был стать императором.

Будет еще время его оплакать. Я говорила те же слова о моем брате. О матери. О Рёдзи. Сколько еще жизней мне придется оплакать, когда у меня будет время наконец-то передохнуть? Остановиться.

Горничная снова цокнула языком и тончайшей кистью нанесла вокруг моих глаз косметику. Снаружи постепенно вставало солнце, и пути назад не было.

Вскоре по дому раскатилось эхо шагов, и министр Мансин вернулся с лордом Оямадой. Тот выглядел почти так же скверно, как я, растрепанный, в крови и бледный, не считая ожогов от чая на лице, но вошел он, расправив плечи и сжав кулаки, хотя его руки были крепко стянуты в запястьях.

– Где Дзай? – спросил Оямада, когда Мансин подтолкнул его к циновке передо мной.

Я наклонила голову с такой царственностью, что даже матушка гордилась бы мной.

– Император Дзай умер.

Лорд Оямада промолчал, только посмотрел на мою мантию и прическу, а потом в окно на встающее солнце.

– Понятно, – наконец сказал он. – И теперь меня казнят.

– Мы могли бы вас казнить.

Он поднял брови, и в каждой морщинке сквозило презрение.

– Могли бы? – Он носил свою гордость как маску, прикрывая горе, как я прикрывала свое. – Ваша болтовня о союзе и раньше на меня не подействовала, а после убийства моего внука и подавно.

С моего языка пытались сорваться объяснения и оправдания, но я их проглотила. Это была бы слабость, непозволительная для императрицы. Меня научил этому Кин на одном из своих уроков тем вечером в Кое, накануне возвращения Танаки. Урок пятый – никогда не проси прощения. Боги никогда не ошибаются. Хотя сейчас это был не самый важный его урок.

Урок третий: найди, в чем их слабость.

Я думала, что именно этим до сих пор и занималась, но недооценила Оямаду. Я не привыкла к любви со стороны родственников.

– Я хочу почтить Дзая и продолжить править от его имени, – сказала я. – Хочу дать всем понять четко и ясно: он был сыном и наследником императора Кина, а я, его сестра Мико Ц’ай, намереваюсь отомстить за его смерть и смерть его отца, восстановив их империю. Ваша семья займет в ней достойное место.

Лорд Оямада с подозрением посмотрел на меня, плотно сжав губы, чтобы не выплеснуть горе и ярость. Повисла тишина. Горничная суетилась над прической.

– И ваши чувства, – наконец начал он, подавив первый порыв, – не должны выглядеть поверхностными или фальшивыми для любого, кто увидит вас на троне в Мейляне.

– Да, если все поймут, что светлейший Батита действовал незаконно. Тогда, как и сейчас, я вмешалась, лишь чтобы защитить Кисию.

Его губы изогнулись в ухмылке, но хотя я не сомневалась, что он хочет швырнуть мне в лицо все мои промахи, он этого не сделал. Как и не отклонил мое предложение.

– Мы растеряли чувство единства, – сказала я, не дождавшись ответа. – Не только половина севера склонилась перед левантийцами, но и юг раздроблен на фракции. Дзай терял доверие. Кин потерял Бахайна еще до того, как чилтейцы перешли границу. Мы должны быть умнее. Обязаны. Император Кин раскалывал нацию. Моя мать раскалывала нацию. Мой брат… – Слова застряли у меня в горле, и я их проглотила. – Даже Дзай раскалывал нацию. У меня есть шанс быть такой, какими не смогли стать ни Отако, ни Ц’ай, но я – единственный выживший член императорской семьи. И если за моей спиной будут стоять хозяин юга и министр с севера, быть может, генералы и солдаты прислушаются ко мне.

– А то место, которое вы предлагаете мне, предусматривает ли оно, что я буду закован в цепи, когда не пляшу на сцене?

– Нет. Я сказала, что буду чтить своего брата Дзая и его семью. Если вы желаете того же, то я предлагаю вам встать рядом со мной, а не против меня.

Он ухмыльнулся, но снова помедлил с ответом. И пока тянулась пауза, его ухмылка превратилась в гримасу, и он отвернулся, отдавшись своему горю. Оно иссякло так же быстро, как и появилось, и я не могла не отдать ему должное за то, что у него есть сердце.

– Я предпочел бы, чтобы вы никогда не рождались, ваше величество, – наконец произнес он – без злости, как будто говорит о погоде. – Кисия была бы лучше без вашей матери, жаждущей уничтожить императора Кина. И без вас и вашего брата, гнилых потомков изгнанного безумца.