Мы обнимем смерть

Когда я больше всего нуждался в нем, Гидеон не волновался ни о чести, ни об обычаях, ни даже о будущем нашего народа. Он должен был сказать гуртовщику Сассанджи, что я сбежал из ученичества, но не сделал этого. Должен был заставить меня вернуться, но не стал. Ни тогда, ни позже, хотя наша репутация в степях пострадала из-за последствий того дня.

– Я пойду к нему, – сказал я.

– Серьезно? И как далеко ты уйдешь?

– Я пойду не один. Возьму своих Клинков.

Он невесело усмехнулся.

– Они больше не твои.

Никто из них не бросал мне вызов, но никто и не сражался за то, чтобы я оставался их капитаном. Может, они предпочли бы оставаться под командованием Сетта, но если действительно верят в Гидеона, в то, что он создает, то захотят помешать его кисианским союзникам все разрушить.

Сжав кулаки, я сказал:

– Тогда я вызываю тебя как капитана Вторых клинков Торинов.

Сетт рассмеялся.

– Я не капитан Вторых клинков Торинов. Но Йитти ничего не останется, как принять вызов. Если ты не слушаешь меня, остается надеяться, что услышишь его клинок.

– На этот раз я не подведу Гидеона. – Я произнес слова тихо, хотя они резали мою душу, ломали корку гордости над моим стыдом. – Даю слово.

Я поднял сложенные кулаки, но Сетт только хмыкнул и с неприятной гримасой повернулся к лестнице.

Глава 24 Кассандра

Я надеялась, что навсегда оставила позади кошмар Коя, но с закатом наш экипаж, не сбавляя хода, подкатил к неприступному городу. Императрица Хана пренебрегала безопасностью ради скорости, но ее время стремительно утекало. Вонь гниющей плоти, поначалу едва заметная, после полудня усилилась из-за отсутствия свежего воздуха в тесном пространстве. Но пока труп иеромонаха хотя бы неплохо двигался, да и краска еще держалась на мертвых щеках.

Разговаривать мы перестали. Она – потому что надо было обдумывать действия и следить за трупом, я – из-за утомления. Груз усталости становился еще тяжелее от сознания того, что нас ждет. В Кой, который теперь удерживали чилтейцы, меня, заключенную в теле императрицы Ханы Ц’ай, как пленницу вез не кто иной, как сама императрица Хана Ц’ай в теле иеромонаха Чилтея. В подобную чушь никто не поверит.

Показались ворота Коя, и я сдавленно рассмеялась.

На первом из множества поворотов дороги, спускающейся к городу, иеромонах загляделся в окно. Стоящий внизу, у подножия горы, Кой освещали последние солнечные лучи. Дождь едва закончился, оставив город в мерцании разлитого золота, проникавшего и за стены. Я подвинулась ближе к окну.

– Проклятье.

– Что такое?

Императрица в обличье иеромонаха в один миг очутилась рядом со мной, и мы обе стали рассматривать обширные военные укрепления – шатры, загоны, временные постройки, обнесенные частоколом.

– Там полно чилтейских солдат.

– Точно, – согласилась она. – Я думала, здесь оставили меньше. Вероятно, сообщения о размере их войска в Мейляне преувеличены.

– Или кто-то был в курсе, что готовится, и позаботился, чтобы там оказались не все.

Иеромонах заинтересованно вздернул брови. И хотя мне было известно о заключенной в его теле императрице, взгляд не казался менее презрительным.

– Ты чего-то недоговариваешь, госпожа Мариус?

Я припомнила Лео с его странным умением читать мысли, но покачала головой.

Экипаж начал замедлять ход.

– Ты еще можешь остановиться, – сказала я. – Войдем туда – и обе погибнем. – Я мотнула головой в сторону армии, которую мы не ожидали увидеть. – Вот, смотри, если тебе требовались еще какие-то аргументы.

Снаружи раздался окрик стражника, и сквозь стук колес послышался скрип открывающихся ворот. Дребезжание кареты затихло, поскольку теперь она катилась по гладким камням, и снаружи замелькал окутанный вечером Кой, тень прежней столицы. Стены и ворота остались нетронутыми, но внутри огонь дочерна выжег целые улицы, сточные канавы были забиты осколками глиняной черепицы. Окна заколочены, зияют дверные проемы. Те немногие смельчаки, что вышли на улицу, держали головы опущенными, надвинув капюшоны пониже, несмотря на благословенную паузу в непрерывном дожде. Некоторые бежали, завидев нашу карету, и вина за случившееся сжала не принадлежащее мне сердце.

Я отодвинулась от окошка. За всю историю кисианцы убили немало чилтейцев, они грабили наши города, жгли поля. И не время теперь их жалеть.

Мы неслись через погружавшийся во тьму город, и дорога становилась все круче. Хотя императрица постоянно требовала прибавить ход, лошади скоро перешли с рыси на шаг. Ей осталось только судорожно дергать льняную маску, укрывавшую перерезанное горло.

Наконец карета остановилась, императрица подняла тело иеромонаха с сиденья, а потом спустилась через дверцу – быстрее, чем ее успели открыть перед ним. Я последовала за ней, правда, из-за связанных рук получилось не особенно грациозно.

– Ваше святейшество, – произнес один из дворцовых гвардейцев, когда она спустилась на дорожку. – Мы боялись потерять вас, услышав о происходящем в столице.

– Мне в то время посчастливилось ехать позади армии, – отозвалась она с интонациями иеромонаха. – Мне необходимо переговорить с командующим. Паланкин сюда.