Мы обнимем смерть

Это слово прозвучало с кисианским акцентом императрицы, но, хотя брови гвардейца в удивлении поехали вверх, все же от «иеромонах произнес нечто странное» далеко до «иеромонах – мертвец, управляемый императрицей Кисии». Взгляд охранника метнулся ко мне, и его сомнения утонули в волне изумления.

– Императрица Хана!

Я застыла, не зная, как вела бы себя в такой ситуации свергнутая императрица. Она тут же пришла мне на помощь.

– Я сказал, паланкин сюда. Где он?

Гвардеец отдал честь.

– Прошу прощения, ваше святейшество. Коммандер Аулус им не пользуется, он предпочитает ходить пешком и не расслабляться.

Коммандер Аулус. Я запомнила это имя и надеялась, что императрица тоже.

– Понимаю, – сказал иеромонах, и меня впечатлило, что императрица внутри его не ответила резкостью на непочтение. – К сожалению, императрица утомлена и не в силах дойти пешком. Так что несите паланкин. И немедленно.

– Да, ваше святейшество. Сию минуту, ваше святейшество.

К тому времени, как его доставили, пара чилтейских стражников на посту уже начала переглядываться из-под шлемов, а оставшиеся люди капитана Энеаса растерянно топтались позади кареты. Никто, казалось, не знал, что делать, и я сжималась от напряжения. Плохое начало. Недоставало только проблемы с окоченением тела иеромонаха.

Но наконец на склоне показалась четверка спешащих слуг, а между ними покачивался паланкин. Я попыталась встретиться глазами с императрицей, но она старательно избегала моего взгляда, пропуская внутрь. Я едва не свалилась с ног. Хотя и облаченная в труп, она уселась гораздо изящнее. Едва мы обе оказались внутри, один носильщик хотел было задернуть шторки, чтобы скрыть от глаз защитные сооружения замка, но стражник ткнул его древком копья и приказал пошевеливаться.

Начало извилистого пути они проделали быстро, но, как и кони, выдохлись и, тяжело дыша, замедлили шаг на бесконечном подъеме к самому замку.

– Знаешь, как пройти по этому лабиринту? – спросила я, понижая голос, хоть и сомневалась, что носильщики слышат что-то, кроме топота собственных ног и прерывистого дыхания.

– Разумеется. – На лице иеромонаха отразилась уязвленная гордость. – Я же Отако.

– Нет, ты Креос Виллиус, иеромонах Чилтея, которого избрал Единственный истинный Бог. Тебе об этом лучше не забывать, если хочешь выбраться отсюда живой.

Она вздернула мышиного цвета бровь.

– А тебе не все равно, что я делаю? Мне казалось, ты не желала в этом участвовать.

– И сейчас не хочу иметь с этим ничего общего, но я здесь и намерена выбраться отсюда живой и здоровой. Иеромонаху не нужна маска, чтобы выглядеть, будто он в ней. Если хочешь сойти за него, пореже используй мимику. Сохраняй пустое лицо. Сохраняй голос ровным. И веди себя как…

– Как императрица?

– Да, вроде того.

Взгляд иеромонаха, такой пристальный, что я содрогнулась, остановился на мне.

– То же самое следует помнить и тебе. Люди ждут, что это тело станет действовать определенным образом. Знаю, это непросто, ты давно погрязла в злобе и ярости, но тебе нужно выказывать как можно больше достоинства, пусть оно придаст силы каждому твоему движению, пусть укрепит твою спину, чтобы та не сгибалась.

– Я погрязла в ярости?

Брови иеромонаха поползли вверх.

– Ты…

– Брови.

Она коротко выдохнула, и лицо мертвеца расслабилось.

– А что тебя удивляет? – продолжила она, стараясь подражать его ровному тону. – Мы с тобой не такие уж разные. Обе росли с сознанием, что ценны лишь тем, что с нами могут делать мужчины, обе нашли способ обращать это против них. Я тоже всю жизнь была озлобленной женщиной и постепенно погружалась в болото чужих ожиданий. Но я горжусь своим именем. Моей семьей. Моим наследием и моим народом. Гордыня, которой я укрываюсь как плащом, позволяет сохранять рассудок, пока я с улыбкой притворяюсь той, кому позволено существовать.

Слова, сказанные вкрадчивым тоном иеромонаха, ранили еще больнее оттого, что я их не ожидала. Эта женщина, императрица Драконов со слабым телом, потерявшая власть, прожила всю жизнь в тех же терзаниях, что и я. Как и я, научилась с ними справляться, пряча острые грани своей души за маской гордыни, – точно так же, как я скрывала свои за холодной резкостью.

– Но каким бы злым и враждебным ни был к нам этот мир, – продолжила она, когда я не ответила, – всегда есть причины не отказываться от него, и особенно то, что ты тоже можешь его изменить, кто и что об этом ни говорил бы. Так что будь добра, собери свою богом проклятую гордость, каковы бы ни были ее корни, и стань той императрицей, которая мне нужна, ладно?

* * *

Снова замок Кой. Оказавшись здесь в первый раз, я готова была умереть, лишь бы стать свободной. Второй раз был самоубийственной миссией. Может, третий пройдет удачно.

Если императрица Хана и разделяла мой страх, она не выказывала никаких его признаков, как не проявляла и ни малейшего интереса к замку, когда-то принадлежавшему ей. В этом замке она жила, здесь погиб ее сын, здесь разрушилась вся ее жизнь.