Муссон

Лица пленников просветлели. Хэл был рад им. Ему придется управляться с двумя дополнительными кораблями, и каждый человек будет на счету.

— Поступите в мой экипаж на остаток плавания за гинею в месяц и долю приза? — спросил он.

Все заулыбались еще шире, их согласие было искренним.

— Есть среди вас офицеры? — спросил Хэл.

— Нет, минхеер, — ответил представитель моряков. — Нашего капитана Ван Орде и всех офицеров перебили язычники. Я боцман.

— Ты сохранишь свое звание, — сказал ему Хэл. — Все эти люди под твоей командой.

Если держать голландцев вместе, удастся решить языковую проблему. К тому же Большой Дэниел говорит по-голландски: научился в заключении на мысе Доброй Надежды.

— Вот вам овечки, мистер Фишер, — сказал Хэл. — Пусть подпишутся в корабельном расписании, и выдайте им чистую одежду со склада. А теперь посмотрим, что мы здесь приобрели.

И он прошел в капитанскую каюту на корме.

Каюта была разграблена корсарами. Стол и ящики капитана вскрыты и опустошены. Все ценное украдено. На столе валялись книги и бумаги, измятые и порванные, хотя многие еще можно было читать. Среди этой мешанины Хэл отыскал журнал и опись груза. Один взгляд на опись заставил его присвистнуть от удивления и радости.

— Клянусь Господом, если все это еще в трюмах, „Овечка“ поистине сокровище. — Он собрался показать Большому Дэниелу лист пергамента, но вспомнил, что тот не умеет читать и относится к этому болезненно, поэтому сказал: — Чай из Китая, мистер Фишер. Корабль так набит им, что хватит снабдить все лондонские кофейни. — Он рассмеялся и повторил рекламу, которую видел на входной двери кофейни Гарвея на Флит-стрит: „Он великолепен, и все врачи одобряют китайский чай“.

— Он чего-нибудь стоит, капитан? — мрачно спросил Большой Дэниел.

— Чего-нибудь? — рассмеялся Хэл. — Вероятно, больше своего веса в серебре, Дэнни. — Просмотрев опись груза, он добрался до итогового числа. — Точнее, на причале в Джакарте он стоил двадцать три тысячи шестьсот девяносто два гульдена. В Лондоне будет стоить вдвое больше. Скажем, тридцать тысяч гиней. Приблизительно. Больше, чем сама „Овечка“.

В тот же день в полдень Хэл собрал всех офицеров на борту „Серафима“, чтобы отдать приказы.

— Я отправляю „Минотавр“ и „Овечку“ с неполными экипажами к островам Глориетты на встречу с капитаном Андерсоном на „Йомене“. Мистер Фишер поведет „Овечку“», и за ним же — общее командование.

Он взглянул на Большого Дэниела и подумал: «Видит Бог, мне будет его не хватать».

— Мистер Уилсон командует «Минотавром».

Уил Уилсон в знак согласия кивнул темной, как у цыгана, головой.

— Большая Глориетта в двухстах тридцати милях отсюда. Не очень далеко. На южной оконечности острова хорошая безопасная бухта, есть ручей с пресной водой. Я отдам вам четверых плотников, чтобы отремонтировать «Минотавр» и вернуть ему боевую мощь. Это будет вашей главной заботой.

— Есть, капитан, — кивнул Большой Дэниел.

— По моим расчетам, «Йомен» должен прийти на место встречи в следующие три недели. Как только он придет, оставите «Овечку» с небольшим экипажем у Большой Глориетты и, если «Минотавр» будет восстановлен, приведете его и капитана Андерсона сюда для участия в нападении на Флор-де-ла-Мар.

— Понимаю, капитан, — ответил Большой Дэниел. — Когда прикажете уходить?

— При первой возможности, мистер Фишер. Возможно, капитан Андерсон уже ждет вас в месте встречи. Дориан в плену на Флор-де-ла-Мар, и ценен каждый день. Я останусь здесь, чтобы не выпустить аль-Ауфа из осады.

Когда закат окрасил западный горизонт, Хэл, стоя в одиночестве на юте «Серафима», наблюдал, как «Овечка» и «Минотавр» снялись с якоря и поплыли на юг.

Корабли уменьшились и совсем скрылись за горизонтом, и Хэл приказал вернуть «Серафим» на позицию к острову Флор-де-ла-Мар.

На следующий день с первыми лучами утреннего солнца Хэл смело подвел «Серафим» ко входу в пролив, держась вне пределов досягаемости крепостных пушек. Он хотел предупредить аль-Ауфа, что тот в осаде, и в то же время тщательно осмотреть остров.

В подзорную трубу отчетливо был виден лагерь. Толпа арабов покинула хижины и шалаши среди пальм и устремилась под защиту крепости.

Мощные тиковые ворота закрылись раньше, чем все успели войти, и те, что остались, кричали и били в них кулаками и мушкетами.

Хэл был доволен видом обезумевшей толпы; да и стрельба из пушек явственно говорила о недостатке выучки и организации.

Хэл различал головы пушкарей в тюрбанах — пушкари бежали к орудиям. Прогремел первый выстрел, и ядро упало в воду на полпути между крепостью и «Серафимом».

Затем открыла огонь вся батарея. Вскоре стены крепости затянул пороховой дым, между берегом и кораблем вздымались фонтаны морской воды. «Серафим» по-прежнему был вне досягаемости, Хэл переоценил дальнобойность арабской артиллерии.

Он переключил внимание на стоянку кораблей. В заливе не осталось ни одного судна, даже мелких рыбачьих дау. Их атака уничтожила все. Гавань и берег выше линии прибоя усеивали обломки сгоревших кораблей.