Муссон

– Но хотя большинство племен идет с нами, земли Масакара, Харт и Бани-бу-Хасан бьют в военные барабаны и готовы выступить за Якуба и великого Порте. Позволь отправиться к ним с этим знаменем, – попросил Дориан. – Пусть они увидят цвет моих волос, а я поговорю с ними о пророчестве. А потом, если будет на то милость Аллаха, я приведу к тебе еще десять тысяч копий.

– Нет! – Аль-Малик даже вскочил в тревоге. – Масакара опасны. Они просто убьют тебя, выпотрошат и повесят на солнце. Я не могу позволить тебе рисковать.

– Я с ними сражался, – негромко произнес Дориан. – Они должны выказать мне уважение как воину. Если я приду к ним один и отдамся на их волю как путник, они не осмелятся противоречить учению пророка. Они должны будут выслушать то, что я им скажу.

Принц расстроенно посмотрел на него, в волнении поглаживая бороду, но Дориан говорил правильно. Пророк возложил на своих последователей долг гостеприимства. Они обязаны защищать пришедшего к ним путника.

– И все же я не могу позволить тебе подвергаться такой опасности, – сказал он наконец.

Дориан возразил:

– Рискнуть одной жизнью, но на кону – десять тысяч копий! Отец, ты не можешь отказать мне в возможности исполнить мою судьбу так, как предсказано.

Принц наконец вздохнул:

– Разве Масакара смогут устоять перед твоим красноречием? Я же не смог. Можешь отправиться к ним, аль-Салил, как мой посланец. Но клянусь красной бородой пророка, если они причинят тебе хоть какой-то вред, их головы заполнят все сухие русла Аравии.

На закате следующего дня принц сидел в одиночестве на камне на вершине невысокого холма за оазисом. Четыре верблюда вышли из лагеря армии и прошагали мимо этого холма, направляясь на север в пурпурных тенях. На первом ехал Дориан, ведя второго в поводу. За ним следовал Батула, тоже ведя второго верблюда. Оба мужчины прикрывали головы и лица шарфами. Посмотрев наверх, на принца, Дориан опустил копье в знак приветствия, а принц вскинул правую руку, благословляя его.

А потом Абд-Мухаммед аль-Малик провожал их взглядом, когда они уходили в пустыню, и его лицо было печальным и потерянным. Уже стемнело, и звезды торжественно засияли над головой, когда принц наконец поднялся с камня, на котором сидел, и вернулся вниз, к свету лагерных костров, заполнивших всю широкую долину Мукайбара.

В прохладный сезон, когда ветры дули с моря, в месяц перед Рамаданом, армия аль-Малика встала перед Маскатом и наблюдала за тем, как оттоманы и племена, верные калифу, готовятся к битве.

Аль-Малик со своими приближенными сидел под кожаным тентом на холме, возвышавшемся над долиной, а его собственная армия расположилась перед ним. Он поднес к глазам бронзовую подзорную трубу и всмотрелся в отряды врагов, вышедших ему навстречу. В центре находились турки с кавалерией в авангарде, а за ней двигались воины на верблюдах.

– Сколько их? – спросил принц у тех, кто его окружал.

Они тут же принялись спорить, словно считали коз на рынке.

– Двенадцать тысяч турок, – решили они наконец.

Центральные отряды сверкали бронзой и сталью, над ними развевались на ветру зеленые знамена великого Порте. Кавалерийские эскадроны выдвинулись и построились в фалангу, готовые броситься в атаку.

– А Масакара? – спросил принц. – Их сколько?

Масакара стояли на правом фланге: огромная толпа на верблюдах, беспокойная, как стая скворцов.

– Шесть или семь тысяч, – ответил шейх Харасиса.

– Да, не меньше, – согласился другой. – А может, и больше.

Аль-Малик посмотрел на другой вражеский фланг, где черные одежды и головные шарфы отмечали воинов Бани-бу-Хасана и Харта. Численность этих волков пустыни была не меньше, чем воинов Масакара.

Аль-Малик снова ощутил в горле горечь разочарования. Их превосходили почти вдвое.

Аль-Салил потерпел неудачу в попытке привести к нему северные племена: аль-Малик ничего о нем не слышал с тех пор, как его названый сын ушел в пустыню два месяца назад. Принц понимал ошибку: не следовало посылать к ним аль-Салила. Каждый день он со страхом ждал посылки от Масакара – они могли прислать ему отсеченную голову его рыжеволосого сына в кожаном мешке. И хотя мрачный трофей не прибыл, доказательство неудачи аль-Салила принц видел перед собой на равнине: почти пятнадцать тысяч копий стояли против него.

В центре, в рядах турок, вдруг началась какая-то суета. Вперед вырвались гонцы от штаба Оттомана, загудели трубы, отдавая приказ о выступлении. Турецкая кавалерия двинулась вперед, ряд за рядом, отражая доспехами солнечный свет, но арабские отряды на флангах оставались на местах, из-за чего по бокам образовались разрывы. Происходило нечто странное и необычное, и принц через подзорную трубу наблюдал за всем этим с острым, напряженным интересом.

В рядах противника снова поднялась суматоха: на этот раз командиры из центра помчались на фланги, размахивая руками, явно понуждая арабских союзников присоединиться к общему наступлению и закрыть опасные бреши впереди.