Муссон

Наступило затишье. Они слышали голоса турок за поворотом, стоны раненых и умирающих, но новой атаки не случилось. Они сидели маленькой группой у стенки, допивая последнюю воду и помогая друг другу перевязывать раны. Все были ранены, но хотя Дориан находился весь день в гуще схватки, его раны оказались самыми легкими. Это были глубокий порез на тыльной стороне левого предплечья и сквозная рана от ятагана на том же плече.

– Но у меня есть правая рука, чтобы держать меч, – сказал он воину, который соорудил для него повязку из куска веревки, чтобы раненая рука висела в ней. – Думаю, мы сделали здесь все, что могли. Если кто-то из вас хочет уйти, берите верблюда и отправляйтесь с моей благодарностью и благословением.

– Здесь отличное место, чтобы умереть, – ответил человек, сидевший рядом.

– Райские гурии огорчатся, если мы не откликнемся на их призыв, – сказал другой, отвергая предложение Дориана.

Тут все в легкой тревоге посмотрели на камешек – тот скатился сверху, прыгая от стены к стене.

– Они лезут на утес над нами! – Дориан вскочил. – Загасите огонь!

Пламя освещало их, и враги высоко на скалах могли отлично их видеть.

Но Дориан опоздал.

Воздух вокруг них внезапно наполнился громовым шумом, как от большого водопада, и каменный дождь полетел им на головы. Иные из камней были размером с бочонок для пороха, другие – с человеческую голову, но укрыться от этого смертельного града в ущелье оказалось негде.

Еще троих раздавило в первые же мгновения, других сбило с ног, когда они побежали назад, к верблюдам.

Дориан единственный проскочил туда.

Добежав до Ибрисам, он вскочил в седло:

– Бегом! Бегом!

Он заставил ее подняться на ноги, но тут камнепад вдруг прекратился, и через стену за его спиной хлынули турки. Они добили раненых арабов, а потом, почти не остановившись, помчались дальше, чтобы окружить Ибрисам.

Одного из них Дориан ударил в грудь копьем, пронзив его, но древко сломалось в его руке, и он швырнул обломок в лицо другому турку и выхватил меч. Рубя по головам тех, кто пытался стащить его с седла, он погнал Ибрисам по ущелью. Она сбивала людей, оказавшихся у нее на пути, скалила огромные желтые зубы, откусывая пальцы тех, кто пытался ее остановить, а других сбивая мощным ударом передней ноги. Наконец ей удалось вырваться из кольца.

Дориан держался здоровой рукой за луку седла, пока Ибрисам мчалась вперед, следуя изгибам перевала. Кровожадные вопли турок затихали позади.

Перевал тянулся на милю или больше – это было сухое русло древней реки, столетия назад пробившей себе дорогу между скалами. Когда удалось оторваться от преследователей, Ибрисам перешла на ровный бег – скорость и плавность ее движения и дали ей имя Шелковый Ветер.

Дориан впал в полусонное состояние от жажды, усталости и тупой боли, причиняемой ранами. Стены ущелья неслись мимо него, сливаясь в сплошной туман. Однажды он чуть не выпал из седла, но Ибрисам ощутила его слабость и резко остановилась. Это разбудило Дориана: он выпрямился, и верблюдица побежала дальше.

Только тогда Дориан заметил, что ее походка стала неровной. Но, измученный и одурманенный усталостью, он едва держался в седле и не мог спешиться и проверить, в каком состоянии животное.

Он снова задремал, а когда внезапно очнулся, то увидел, что они уже выбрались из ущелья на открытую равнину Авамира. По высоте луны и положению звезд он понял, что уже миновала полночь.

Ночь была леденяще холодной, представляя собой жестокий контраст обжигающей дневной жаре. Кровь и пот, пропитавшие одежду Дориана, холодили еще сильнее, и он дрожал, плохо соображая. Ибрисам под ним двигалась как-то странно, ее шаги стали короткими, спина обвисла. Дориан наконец набрался сил и решимости, чтобы приказать ей остановиться и опуститься на землю.

Проверив бурдюк, висевший на ее боку, он обнаружил, что вонючей воды из Гхайл-Ярнина осталось меньше галлона. Он достал из грузовой сетки свою толстую шерстяную накидку и набросил на плечи. Все еще дрожа, он осмотрел Ибрисам, чтобы выяснить причину перемен.

И сразу увидел, что ее зад влажен и блестит в лунном свете: верблюдицу одолел кровавый понос. Дориан задохнулся от ужаса. Мгновенно позабыв собственные раны и горести, он ощупал гладкие бока животного, но, когда коснулся живота между задними ногами, верблюдица тихо застонала, а его рука повлажнела и заблестела от крови.

Удар турецкого копья пронзил ее живот и разорвал внутренности. Ибрисам была смертельно ранена, и то, что она сумела унести Дориана так далеко, стало настоящим чудом любви и решительности. От усталости и горя глаза Дориана наполнились слезами. Он снял со спины животного кожаное ведро и вылил в него остатки воды из бурдюка.

Выпив половину вонючей жидкости, он опустился на колени у головы Ибрисам.

– Моя храбрая красавица, – заговорил он, давая ей выпить остатки воды.

Она жадно проглотила ее, а потом обнюхала дно ведра.