Муссон

Полотняная крыша укрывала площадку на палубе от тропического солнца, стоявшего почти точно над головой, но боковые полотнища сооружения были подняты, чтобы пропускать освежающий муссон. Палубу застилали шелковые ковры, а сам принц полулежал на небольшом возвышении, заваленном подушками; мулла и еще четыре человека из королевской свиты сидели ниже, скрестив ноги. Они что-то жарко обсуждали, когда привели Дориана, но аль-Малик тут же коротким жестом приказал всем замолчать, как только Тахи и мальчик остановились перед ним.

Женщина растянулась на палубе, а когда Дориан отказался последовать ее примеру, она дернула его за лодыжку.

– Вырази почтение принцу! – зашипела она. – Или тебя поколотят!

Дориан не собирался подчиняться ее приказу. Упрямо стиснув зубы, он поднял глаза к лицу принца. Но уже через несколько мгновений почувствовал, как его решимость ослабела, и опустил взгляд. Почему-то Дориан обнаружил, что невозможно открыто не повиноваться этой царственной персоне.

И сделал жест уважения, коснувшись лба и губ.

– Салам алейкум, господин… – прошептал он и растянулся на полу.

Лицо аль-Малика оставалось суровым, но вокруг глаз собрались маленькие веселые морщинки.

– Да будет и с тобой мир, аль-Ахмара.

Он кивком подозвал к себе Дориана, потом показал на подушку у своего возвышения, ближе к правой руке.

– Сядь здесь, тут я смогу помешать тебе прыгнуть за борт, когда на тебя в очередной раз нападет кафард, безумие.

Дориан молча повиновался. Мужчины, не обращая на него внимания, продолжили разговор. Какое-то время Дориан пытался следить за беседой, однако они говорили очень быстро и официально, и Дориан мало что мог понять. К тому же они называли множество имен и мест, о которых он ничего не знал. Но одно название он узнал – Ламу. Дориан попытался сориентироваться, представляя карты Побережья Лихорадок, которые ему часто приходилось изучать на уроках навигации под руководством Неда Тайлера.

Ламу находился в нескольких сотнях лиг к северу от Занзибара.

Насколько Дориан мог припомнить, этот остров уступал в размерах Занзибару и упоминался в корабельных журналах его отца как торговый порт и место расположения правительства Оманской империи.

По направлению ветра и положению послеполуденного солнца Дориан смог определить, что дау идет примерно на северо-запад, а это могло значить, что Ламу и есть цель их путешествия.

Дориан задумался, какая судьба ожидает его там, затем вытянул шею, чтобы посмотреть назад через корму.

Остров Флор-де-ла-Мар позади уже исчез за горизонтом.

За ночь они, должно быть, основательно удалились от острова, и теперь вся возможная связь с «Серафимом», отцом и братом оказалась оборвана. При этой мысли Дориана снова охватило обессиливающее чувство отчаяния, но он твердо решил не поддаваться ему. И снова постарался следить за разговором принца и его приближенных.

«Отец будет ждать от меня, что я запомню все, что они говорят. Для него это может оказаться важным в построении дальнейших планов», – сказал себе Дориан.

Но тут как раз мулла встал и направился к носу дау.

Там он начал читать молитву высоким вибрирующим голосом. Принц и его люди прекратили разговор и подготовились к полуденному поклонению своему Богу. Рабы принесли кувшины со свежей водой, чтобы принц и свита могли умыться.

Рулевой на корме развернул дау на север, в сторону святого города Мекки, и все на борту, кто только мог отвлечься от своих обязанностей, тоже повернулись лицами в ту сторону.

И все разом, следуя за заунывными, протяжными возгласами муллы, принялись исполнять ритуал преклонения колен и простирания на палубе, отдавая себя на волю Аллаха и выражая ему свою покорность.

Дориан впервые стал свидетелем такого пышного выражения набожности и оказался захвачен зрелищем. Хотя он сидел в стороне и не участвовал в действе, его почему-то тронула искренность происходящего. Мальчик никогда не испытывал ничего подобного во время еженедельных служб в церкви Хай-Уилда и теперь прислушивался к напевному чтению и вскрикам с острым любопытством.

Он посмотрел вверх, на огромный синий купол африканского неба, по которому в потоках муссона двигались ряды облаков. В религиозном благоговении ему даже показалось, что он видит краешек серебристой бороды самого Бога, а в грозовых тучах ему почудились контуры его пугающего лица.

Принц Абд-Мухаммед аль-Малик поднялся на ноги и выпрямился на возвышении, по-прежнему находясь лицом к святому городу, скрестив руки на груди в последнем выражении преданности. Дориан посмотрел на его бородатое лицо и подумал, что, возможно, Бог выглядит именно так: благородный, пугающий и в то же время великодушный.